Том 1

Витя Зимин потоптался в замешательстве. Он уже не вполне понимал, чего хочет от него командир дивизиона. Глаза его стали косить больше обычного, на лбу бисеринками выступил пот.

— Как, я спрашиваю? — забасил майор. — Что же вы стоите, дневальный?! Шкаф горит, пламя перебросилось на тумбочки! Ваши действия?

Витя сглотнул и сказал:

— Я… беру огнетушитель. Ударяю колпаком о пол.

— Как, я спрашиваю?

У Вити Зимина ослабли ноги, но внезапно на его веснушчатом лице появилось выражение отчаянной решимости, и он кинулся к огнетушителю, сорвал его со стены, однако не сумел удержать. Огнетушитель выскользнул из рук, колпачок ударился об пол — и белая неудержимая струя с ревом захлестала в дверцу шкафа, послышался скандальный звон разбиваемых стекол; на полу бешено закипела пена. Сметаемые струей, полетели к стене книги, с грохотом упала тумбочка.

— А-атставить! — загремел Градусов. — Вы — что?

Витя выдавил шепотом:

— Я… тушу… это нечаянно…

— А-атставить! Вынесите огнетушитель в коридор! Сейчас же!

Разбрызгивая пену, обливая стены и полы, Витя Зимин с помощью дежурного вынес огнетушитель в коридор и в полной растерянности прислонил его к стене.

Расставив ноги, майор Градусов ошеломленно глядел на Зимина из-под опущенных бровей.

— М-да. Так. Хорошо, — наконец проговорил он не очень внятно. — Что же вы, Зимин, а? М-да. Ну ладно, ладно. — И, подозвав застывшего в отдалении дежурного, приказал: — Убрать все! Навести образцовый порядок.

Он направился к лестнице, но тут взгляд его остановился на стеклянной банке, валявшейся в пене возле опрокинутой тумбочки.

— А это откуда? Чья?

— Мне мама прислала, — пролепетал Витя, — моя…

— Что за банка?

— С вареньем…

— И тумбочка ваша?

— Моя.

— Принести сюда тумбочку!

Шагая через пену, Витя Зимин принес тумбочку, поставил ее перед Градусовым, несмело поднял по-прежнему косящие от волнения глаза. Тумбочка была вся в пене. Витя надеялся, что это спасет его, но ошибся.

Градусов с кряхтением нагнулся, двумя пальцами вытащил из тумбочки мокрый пакет с печеньем, вслед за этим кулек с конфетами, затем зеленую школьную тетрадь, совершенно сухую. При виде тетради Зимин подался к Градусову, проговорил тоненько и жалобно:

— Товарищ майор…

— Вы любите сладкое? — тихо спросил Градусов, указывая на печенье и конфеты. — Откуда это?

— Это… мама прислала посылку, — сникая весь, прошептал Зимин. — Товарищ майор, а это… не надо. Это дневник.

— Вы ведете дневник? — проговорил Градусов. — Это дневник? Конечно, я вам верну этот дневник, хорошо. Потом зайдете ко мне. Я вызову вас.

На обложке тетради выведено аккуратным почерком:

«Дневник Виктора Зимина. 1944—1945 гг.»

«15.5—44

Ну, вот и я, самый ярый противник дневников и вообще записей своих личных мыслей на бумаге, начал вести дневник. Начал не потому, что мне не с кем поделиться мыслями, нет!!! Просто для самого себя. На носу экзамен на аттестат зрелости! Очень интересно будет потом, когда я стану офицером, прочитать это, посмеяться над тем, каким я был в прошлом.

25.5—44

Литература — моя любимая! Зашел разговор о вере Толстого. Верить в бога — это происходит от недостатка душевных качеств у людей. Ведь верить можно во что угодно. Об этом и говорил Лев Н. Толстой: «Вот вы и вера». Я в этом согласен с Л. Н., а непротивление — этого не могу понять. Как мог Л. Н. верить в это! Сейчас война идет, надо бить фашистов до победы! Какое же это непротивление?

Жить и бороться, любить Зину — разве может быть что-либо лучше этого!

28.5—44

Встретил сержанта Ж. Тот сказал, что, кажется, приехала Зина. Во всяком случае, он видел косы. Оказалось, не она, и сержант долго извинялся.

29.6—44

Ура! В Белоруссии наступление. Бьют немцев вовсю! Был салют.