Том 1

Она выходила из тамбура, осторожно ступая, держась за поручни, она спускалась по ступеням в кишащий на перроне народ, заранее улыбаясь. А он, увидев ее, не в силах был сразу подойти, окликнуть: в этом узком сером костюме, в тугой прическе, в красивом лице и в этой ее заранее приготовленной улыбке было что-то новое, взрослое, незнакомое ему. Неужели это она когда-то написала, что относится к нему как Бекки Тэтчер к Тому Сойеру?

— Вера!

— Толя… Анатолий! — И она с изумлением вскинула на него свои светлые, широко раскрытые глаза. — Здравствуй же, Толя!..

Тогда он, не находя первых слов, не в силах овладеть собой, сильно, порывисто обнял ее и долго, пока хватило дыхания, не отпускал ее губ.

— Толя, подожди, подожди же!..

Вера оторвалась, откинула голову, и он, увидев на ее лице растерянное, мучительное выражение, наконец выговорил:

— Как ты здесь? Почему?

— Я?.. Проездом! Из Москвы! — Она постаралась оправиться и, точно боясь, что он еще что-то спросит, добавила поспешно: — Я узнала твой адрес. Я узнала…

— От кого?

— От твоей мамы. Я заходила перед отъездом.

— Вера, куда ты едешь?

— Далеко, Анатолий… Почти секрет!

— Нет, куда ты едешь? Я просто не отпущу тебя! Я четыре года тебя не видел!

Она носком туфли потрогала камешек на перроне.

— Поздно… Ох, как поздно! — и принужденно улыбнулась. — Послушай, Толя, я еду в Монголию… Я ведь геолог, Толя…

— В Монголию?! Нет, Вера, ты останешься здесь на сутки! Сутки — это пустяки! — заговорил, как в бреду, Дроздов и решительно шагнул к вагону. — Мы должны обо всем поговорить! Где твое купе? Я возьму вещи. Ты остановишься в гостинице, а насчет билета я побеспокоюсь.

— Анатолий, подожди! — растерянно крикнула она и схватила его за руку. — Что ты делаешь? Ты серьезно?

— Вполне… Просто я… не знаю, когда еще увижу тебя.

— Ну зачем? Зачем эта мелодрама, мой милый…

Эти слова больно задели его, мгновенно сделали ее чужой, опытной, недоступной.

Ударил первый звонок. Неужели отправление? Да, видимо, поезд запаздывал: звонок дали раньше времени, и Дроздов, все еще не понимая, сопротивляясь, торопливо заговорил:

— Вера… погоди, послушай, мы должны поговорить обо всем, ты останешься на сутки! Я возьму твои вещи! Где твое купе?

Она остановила его:

— Не надо! Я не хочу! Я не могу!.. — И, торопясь, как если бы искала спасения, подошла к площадке вагона и крикнула неестественно звонким голосом: — Сергей, пожалуйста, спустись и познакомься! Это Толя Дроздов…

И Дроздов понял, что свершилось непоправимое.

Высокий, худощавый парень в накинутом на плечи пиджаке, с бледным, напряженным лицом спустился на перрон, неуверенно протянул руку.

— Я вас знаю, — сказал он и запнулся. — Я учился… в параллельном классе, в пятьсот девятнадцатой школе… Голубев.

Ударил второй звонок.

— А я никогда вас не знал! — резко ответил Дроздов и непонимающе посмотрел на Веру. — Кто это?

— Это Сергей. Мы вместе кончили институт. Сергей Голубев… Разве ты не помнишь его?

Было ли это?..

Да, Вера ехала из Москвы в Монголию. Он еще не все до конца понял в ту минуту, когда поезд тронулся,

«Прощай»! Да откуда она взяла это старинное, душно пахнущее пылью слово? Ведь есть другие слова!»

— До свидания! Желаю удачи! — сказал он ей.

Потом отдаленный перестук колес, огонь фонаря, уплывающего в ночь, тишина, безлюдность на платформе. Бумажки, поднятые ветром, садились на пыльные акации в конце перрона. Шум поезда стих. В последний раз из степи донесся глухой рев паровоза.

Дроздов побрел по платформе. Хотелось курить. Было пусто и горько…

Он вынул зажигалку, высек огонек; когда прикуривал, от руки, мнилось, повеяло слабым запахом сирени. Вера замужем?.. Нет, этого не может быть! Почему же не может?.. Вероятно, это так…

Он незаметно для себя вышел на центральную улицу.

— Извините, — сказал кто-то, задев его плечом.

Навстречу текли вечерние толпы гуляющих, в тени тополей по-летнему белели платья; там вспыхивали огоньки папирос, разговаривали, смеялись; на углу мальчишеский голос закричал с пронзительной настойчивостью:

— Дяденька, купите георгины, сделайте приятное!

Ему не надо было спешить в училище, и он долго бродил по улицам мимо зажженных витрин; затем так же бесцельно остановился на площади, где над крышей перебегали, гасли и светились неоновые буквы рекламы: «В «Орионе» — художественный фильм «Небо Москвы», а около яркого подъезда кинотеатра бойко продавали жареные семечки и табак; парень на костылях, в заношенной гимнастерке, с двумя медалями, топтался на ступенях, провожая смешливыми глазами прохожих, выкрикивал сипловато:

— Ас-собый, ас-собый! Только по пятерочке, только по пятерочке! Покупайте, братцы, братцы-ленинградцы! Товарищи, подходи, друга не подводи! «Казбек» есть! Рубль штучка, на пятерку — кучка! Покупай, товарищ, «Казбек» с разбегу! — Он заметил Дроздова, качнулся к нему на костылях. — Берешь?

— Ты, парень, из Ленинграда? — почему-то спросил Дроздов.

— Нет, это я чтоб складно было… Покупай, друг, подходи, фронтовиков не подводи! Фронтовику цену вдвое сбавлю! Бери, кореш…