Во вспыхивающем свете молний ее поднятое лицо словно озарялось тревожным восторгом, а между тем крупные капли торопливо просачивались сквозь листву, и через минуту акация уже не спасала их; от мокрых волос Вали запахло свежестью, горьковатой ромашкой. Она оглядела себя — насквозь промокшее платье облепило ее — и воскликнула с испугом:
— Как выкупалась! Не смотрите на меня! Отвернитесь!
Алексей отвернулся, шутливо спросил:
— И долго мне так стоять?
— Попробуйте только повернуться! А впрочем, можете повернуться… Теперь можете…
Он повернулся и увидел напряженные, точно обмытые дождем глаза, прядку прилипших волос на щеке, и вдруг ему непреодолимо захотелось обнять ее, поцеловать эту спутанную мокрую прядку, эти влажные брови.
— Ну что нам тут стоять? — смеясь, закричала Валя и побежала под дождь, на поляну, затянутую водяным туманом, промокшее платье хлестало ее по ногам.
На середине поляны она задержалась перед большой лужей, и только тут Алексей догнал ее. Она, часто дыша, возбужденно говорила:
— Ни за что бы не догнали, если бы не захотела. Ни за что! Ну, идемте к берегу. Уверена — нашу лодку унесло!
Внезапно дождь перестал. Из ближней дымчатой тучи еще сыпалась светлая пыль, а теплое, сияющее голубое небо уже развернулось над лесом. Выглянуло солнце, яркое, доброе, умытое, — такое бывает лишь после летней грозы. Стало необыкновенно тихо и ясно. Закричала иволга в чаще. Лес, тяжелый от ливня, не шелохнувшись, весь светился дождевыми искрами.
Они подошли к берегу, где в заводи оставили плоскодонку. Лодка была наполовину затоплена, в ней плавал черпак, покачивались на воде весла.
А река дымно парила, на той ее стороне, далеко слева, виден был домик бакенщика, и там отвесно рассеивался из-за туч солнечный веер.
— Так что будем делать? — весело спросила Валя. — Пойдем в город пешком? Или будем откачивать воду?
Алексей успокоил ее:
— Ерунда! Тут на двадцать минут работы. Но сначала надо обсушиться. Хотите, я разведу костер? И сена принесу, чтобы сидеть. Я видел копну. На просеке. Хотите?
— Разводить костер? — обрадовалась опа. — Конечно хочу.
Он не ответил — Валя незнакомо потемневшими глазами глядела ему в грудь, взяв его за ремень.
— Не надо никуда торопиться… хорошо?
— Ты знаешь, давай будем ходить целую ночь по лесу! Слышишь, как чудесно пахнет сено? И коростель — слышишь? Мне всегда кажется, что вечером, когда становится холодно, он вынимает из-под крыла скрипку, хмурится и проводит смычком по одной и той же струне. Почему ты так на меня смотришь?
— Валя, мне кажется, что я вас давно-давно знал» До войны еще…
— Алеша, не надо на «вы». Мы ведь действительно давно знакомы. Помнишь, ты еще отдал мне свои перчатки?.. Смотри, вон видишь возле обрыва — огонек у бакенщика?
Вечерний запах лесных лугов исходил от сена и, чудилось, от реки, от Валиного платья; костер медленно догорал, багровое пятно суживалось в черной воде, густо усыпанной звездами; и костер, звезды, берег — все плыло вместе со звездами в одурманивающей тишине. Куда плыло?.. Где остановка?.. Может быть, там, на том берегу, где из темной чащи леса вылезал красный месяц и его отражение покачивалось на воде, как блюдце?
В полусумраке белело Валино лицо, он чувствовал и дурманный запах сена, и дождевую прохладу ее волос, еще не совсем просохших, и когда с ласковой настороженностью она повернула к нему голову, ее волосы влажным ветерком коснулись его щеки.
— Я ничего не боюсь! С тобой — ничего. Я никогда не знала, что так может быть.
Валя дрожала ознобной дрожью, осторожно вбирала в себя воздух сквозь сжатые зубы, прижимаясь к Алексею, — и ему казалось, что он падал с высоты с остановившимся сердцем, целуя ее губы, ее закрытые глаза.
Глава десятая
Он вместе со всеми сидел в классе, отвечал на вопросы, выполнял приказания, дежурил по батарее, но эта обыденная жизнь мало задевала его, проходила мимо сознания, скользила стороной. Он жил, как в горячем тумане.
Раз во время занятий в поле, когда в минуты перекура лежали в разомлевшей на солнцепеке траве, Алексей повернулся на спину, следя за дымными разводами облаков, и Борис, заметив это, спросил:
— Что с тобой?
— Абсолютно ничего.
— Нет, я чувствую, с тобой чертовщина происходит: ты стал то сентиментален, то до одурения рассеян. Впрочем, каждый по-своему с ума сходит.
— Ты так считаешь?
— Да, кстати, слышал новость? Мне в штабе сказали: готовится новый послевоенный устав. Офицер перед женитьбой должен представить свою невесту полковой даме, жене командира полка. В обязательном порядке. Кроме того, офицер должен знать иностранные языки, правила хорошего тона… И поговаривают о новой форме для разных родов войск. Слышал?
Алексей задумчиво покусывал стебелек травинки и молчал. Его гимнастерка еще хранила запахи вечернего леса, влажного свежего сена и горького и сладкого дымка костра. Та гроза и тот вечер жили в нем: иногда вокруг, как в последождевой тишине, стучали тяжелые капли, и в этой тишине он вспоминал Валин смех, ее глаза, ее послушные неумелые губы.