— Живы, братцы? спросил он. — В порядке? Или не очень?
И поставил дымящую банку на стол. Полукаров прихлопнул комара у себя на лбу и ехидным голосом завершил декламацию:
В лагере пропел отбой горн, ему ответила сова из чащи — испуганно гугукнула, будто ветер подул в узкую щель.
— Откинь, Саша, полог! — приказал Дроздов. — На ночь надо проветрить. Нечем дышать. Угорим.
Гребнин широко открыл полог, чадящее ЩБС вынес вон, и тут в палатку вошли капитан Мельниченко и лейтенант Чернецов. Помкомвзвода Грачевский подал команду:
— Взво-од…
— Вольно! — Мельниченко кивнул, темное от загара лицо его повеселело. — Что у вас тут за канонада была? И возле штабной палатки было слышно.
— Действие ЩБСа в мирной обстановке, товарищ капитан, — скромно пояснил Гребнин. — По причине дыма некоторые чихают так, аж у Куманькова в хозяйственной палатке ведра со стула падают.
Все засмеялись. Лейтенант Чернецов засмеялся со всеми, его живые глаза брызнули искорками детского веселья, но потом он вроде бы смутился и, заалев скулами, взглянул на капитана. Мельниченко присел к столу, снял фуражку; волосы его тоже слегка выгорели — целые дни курсанты и офицеры проводили на солнце.
— Верно, Гребнин. У Куманькова в палатке есть чему упасть, да еще грохоту наделать. Ну что ж, у первого взвода сегодня неплохие показатели, — заговорил Мельниченко. — В среднем у каждого из десяти снарядов шесть в зоне поражения. Я доволен вами, Полукаров, вами, Луц, вами, Дроздов. У вас, Дроздов, прямое попадание после четвертого выстрела. Хочу на завтра предупредить, товарищи, не торопитесь с первым снарядом. От него зависит вся пристрелка. Сегодня Луц поторопился, первый разрыв ушел от линии цели едва не на ноль пятьдесят, пришлось затратить два лишних снаряда… А вилка у вас была отличной.
В тишине зудяще пропел одинокий комар.
— Шесть в зоне поражения, товарищ капитан? — повторил Гребнин, и брови его смешливо заиграли. — Я, признаться, боялся за Луца. Невероятно нервничал и, кажется, шептал молитвы…
Луц застенчиво поднес ладонь к губам, вежливо заметил:
— Я полагаю, товарищ курсант Гребнин, что вы завтра попадете в цель, как мед в муху.
— Простите, товарищ капитан, разрешите мне ответить моему другу Луцу? — спросил Гребнин так же деликатно. — Товарищ Луц, каждый курсант носит с собой генеральский жезл. Это надо помнить. Ежесекундно!
— Но вы забыли, Гребнин, — сказал Мельниченко, — что курсант не должен носить с собой лишние предметы.
Все снова засмеялись, и охотнее всех лейтенант Чернецов.
— Однако я не вижу Брянцева и Дмитриева, — сказал капитан. — Разве Дмитриев еще не приходил во взвод?
— Он приехал?
— Да, полчаса назад он привел орудие. — Мельниченко отогнул рукав кителя над часами. — Я отнял у вас после отбоя три минуты. Спать!
— Разрешите мне найти Дмитриева? — предложил Дроздов. — Я мигом…
— Нет, не разрешаю. Возможно, он задержался в столовой. Спокойной ночи!
После ухода офицеров стало слышно однотонное тырканье сверчков. Из лагеря доносились оклики часовых: «Стой, кто идет?»
— А капитан, знаете ли… все же личность, — проговорил из угла Полукаров. — В нем, знаете ли, что-то есть. Похвалил Мишу — и в то же время выстегал. А Чернецов наш — прелесть! Как ты думаешь, Дроздов?
Ответа не последовало. Пепельный лунный свет, падая в боковые оконца, заливал половину палатки, бледно озарял лицо Дроздова, его задумчиво блестевшие глаза. Спать не хотелось. Он слушал звуки леса, древний скрип коростеля, треск сверчков за палаткой и думал о теплых огнях в далеких окнах, которые уже не светили ему.
— Жаль, — прошептал он, — жаль…
— Чего жаль, Толя? — шепотом спросил Гребнин.
И на этот раз ответа не последовало.
Когда Алексей вошел в палатку, курсанты спали, один дневальный Луц сидел за столом и что-то писал при мерцании «летучей мыши».
— Алеша? Вернулся? — Он вскочил, с силой тряхнул ему руку. — Поднять взвод?
— Не надо, Миша… Покажи мое место. Больше ничего не надо, — ответил Алексей. — Оставим все на завтра.
— Есть на завтра, — ответил Луц быстро, провел его в глубь палатки, к незанятому топчану, аккуратно застланному одеялом, и тут спросил: — Вопросы тоже оставить до завтра?
— Да, да, — ответил Алексей, раздеваясь.
— Ясно. — Луц бесшумно отошел к столу, успокоительно прошептал оттуда: — Отдыхай. До подъема.