Том 1

Свет фар летел во тьму, полную ветра.

Алексей расслабленно откинулся на сиденье — от стучавшего мотора шло тепло, пахнувшее бензином, ноги обволакивала жаркая волна, необоримо клонило ко сну. Матвеев старательно крутил баранку и, виновато косясь, видел, что веки Алексея смыкались, голова тряслась на спинке сиденья.

В степи, распарывая непроглядную мглу, огненной нитью всплыла ракета и рассыпалась зелеными искрами в высоте.

— Ракета! — глухо сказал Матвеев.

Алексей открыл глаза — во мгле, угасая, мигал зыбкий свет, — перевел взгляд на часы.

— Ну вот, — сказал Алексей Матвееву, точно между ними ничего не произошло, — вот и Марьевка!

— Я враз, я теперь как на самолете, — забормотал Матвеев. — Ведь я что давеча… Думаю: захлестнет мотор, что делать? Ведь оно дело какое щекотливое… Оно если б какой танк или, скажем, подводная лодка, а то ведь дубина. Куда ее вытащить? А я и не знал, что ты злой можешь быть.

Глава шестнадцатая

Дождь перестал, но в мокрой траве не кричали кузнечики, в степи еще не просыпались птицы; только ранняя ворона, зловеще прокаркав, пролетела над орудием в темном, затянутом ночными тучами небе. В балке настойчиво рокотала вода.

Впереди от далеких холмов отделилась и взошла в небо одиночная ракета. Внизу под холмами зеленым огнем блеснула полоска воды. Ракета некоторое время померцала пышным фейерверком, осветив низкие тучи, и стала падать. Черные тени близких кустов вытянулись и поползли по траве к орудию, соскользнули в балку.

— Кидают? — шепотом спросил Витя Зимин. — Откуда пойдут танки?

— Оттуда. Из-за холмов, — ответил Алексей.

Витя поверх щита орудия напряженно вглядывался в степь. Его влажная, измазанная землей шинель была туго затянута ремнем и от этого топорщилась колоколом.

— Так и на фронте было, да?

— Похоже немного, — ответил Алексей и, засунув два пальца под ремень Зимина, потянул, улыбнулся. — А ремень придется отпустить. В бою надо будет поворачиваться.

— Слушаюсь, — прошептал Зимин.

За полтора часа до рассвета оборудовали огневую позицию в полный профиль — за Кривой балкой, перед глубоким оврагом; второе орудие было отдалено на пятьдесят метров от первого, и сейчас связисты заканчивали связь с НП, где находились офицеры дивизиона; врывали в землю кабель, неподалеку поскрипывали лопаты.

Там, во тьме, вспыхнул и потух красный огонек.

— Кто курит? — окликнул Алексей. — Подойдите ко мне!

Огонек мигом исчез. Зашелестела трава, к орудию приблизилась широкая фигура курсанта Степанова, в руке тлела папироса. Алексей удивился — тот никогда не курил — и спросил, утратив строгость:

— Зачем же демаскировать огневую? Ты знаешь, что огонек папиросы виден за километр? У немцев, например, были и наблюдатели и снайперы. Да ты же не курил!

Степанов неловко замялся.

— Да, я не курю. Так просто. Сегодня…

Он бросил папиросу в траву, неумело затоптал каблуком, потом что называется корягой поднес руку к пилотке, наклонив при этом голову, доложил с полной серьезностью:

— Связь готова, товарищ командир взвода.

— Передай второму орудию — наблюдать. Красная ракета — тревога!

Степанов с неуклюжим старанием сделал поворот кругом и исчез в темноте.

И Алексей подумал, что Степанов не сдал бы экзамен по строевой, но у него замечательные способности к теоретическим предметам, и майор Красноселов пророчил ему большое будущее штабного работника. Полукаров однажды сказал, что Степанов ушел в училище с философского факультета — решил изучать стратегию и тактику современной войны, пошел по стопам отца, генерала артиллерии, погибшего в Венгрии у Балатона.

В нише орудийный расчет чистил снаряды. Оттуда доносилось шуршание тряпок, постукиванье гильз и веселый голос Гребнина:

— Ясное дело, иногда мандраж испытываешь. Раз вернулись с задания, устали, как самые последние собаки, и прямо в окопе полегли на соломе как убитые. На рассвете один наш разведчик продирает глаза, выбирается из соломы, кошмарно заспанный, — не приведи господь! И видит: стоит спиной к нему детина и смотрит на немецкую передовую. Разведчик по привычке вспоминает нежные слова и между прочим говорит: «Эй, каланча, такая-сякая, что свет застишь, дай лучше бумажку закурить!» — да как дернет его снизу за полу шинели. Тот аж крякнул и аж сел тылом в окоп. И вроде онемел от неожиданности. А потом оборачивается, и тут разведчик таращится, изображает немую сцену. Оказывается — перед ним командир дивизии, генерал-майор Баделин. Разведчик, как укушенный, вскакивает, сдирает с себя солому, а генерал ему: «Ничего, дружок! Силен разведчик! Ну ладно. Закуривай». Вот где был мандраж, верите?

В нише приглушенно захохотали. Кто-то спросил смешливо:

— Саша, не ты ли это был?

— Не будем уточнять детали.

Из ниши сырой воздух доносил горьковатый дымок папиросы, и этот дымок, и запах земли, и эти голоса, и смех — все тихой болью коснулось Алексея, и он с волнением подумал:

«Эх, милый Сашка, многое мы стали забывать!..»

— Товарищ старший сержант, сигнал! — раздался за спиной крик Зимина. — Справа! Ракета!..

Алексей быстро посмотрел в степь.