Том 1

Где-то вверху, над крышей, обдувая здание, ревет ветер, наваливается на черные стекла; порывами доносится сквозь метель отдаленный шум трамвая, а здесь веет благостной теплынью и по-домашнему уютно, светло.

Дневальный по батарее — Гребнин, прибывший в училище из полковой разведки, навалясь грудью на тумбочку, недоверчиво ухмыляясь, что-то читал; заметив капитана, он поспешно спрятал книгу, вскочил, придерживая шашку.

— Батарея, смир-рно!

— Отставить команду. Книгу вижу, дневальный.

В упор глядя на капитана бедовыми глазами, Гребнин спросил с нестеснительным интересом:

— Вы не в разведке служили, товарищ капитан?

— Нет. А что?

— Глаз у вас наметанный, товарищ капитан.

— Ну, артиллерист и должен иметь наметанный глаз. А книжку, дневальный, все же спрячьте подальше, чтобы не соблазняла вас.

В канцелярии капитана Мельниченко уже ожидал командир первого взвода лейтенант Чернецов; в гимнастерке с золотыми пуговицами, золотыми погонами, он, весь сияя, тотчас же встал.

— Вызывали, товарищ капитан? — спросил он таким до удивления звонким голосом, что капитан подумал: «Вот колокольчик».

— Да, садитесь, пожалуйста.

Некоторое время он молча рассматривал Чернецова: небольшого роста, живые глаза, чистый — без морщинки — юношеский лоб, нежный румянец заливает скулы; на вид ему года двадцать три; окончил училище по первому разряду, на фронт отправлен не был — оставили в дивизионе.

— Во всех взводах уже назначены младшие командиры, — строго сказал Мельниченко. — В вашем еще нет. Почему?

Лейтенант Чернецов покраснел так, что даже шея над аккуратно подшитым подворотничком порозовела.

— Товарищ капитан, во взводе много фронтовиков… Я присматривался. Вот. — Он вынул список. — Я наметил старшину Брянцева, старшего сержанта Дмитриева, старшего сержанта Дроздова… Все они из одной армии.

— Брянцев и Дмитриев докладывали вам о взыскании, полученном от майора Градусова?

— Так точно.

— Ну, а вы не думали, как отнесется к этому назначению командир дивизиона?

— Товарищ капитан, Дмитриев и Брянцев три года были младшими командирами на фронте. Кроме них во взводе нет сержантов. Что касается этой драки, то майор Градусов приказал младшему лейтенанту Игнатьеву отвезти задержанного к коменданту. При проверке выяснили — темная личность без определенных занятий.

И он не без волнения подергал свою новенькую портупею. «А колокольчик-то не такой уж робкий, — подумал капитан. — Интересно, кем он хотел быть до войны?»

В дверь постучали.

— Разрешите?

— Да, пожалуйста.

В канцелярию вошел курсант Дмитриев: вот этот гораздо старше Чернецова, воевал с первых дней войны — в нем неуловимое сочетание детскости и взрослой серьезности. Его мальчишеские ресницы были влажны от растаявшего снега, лицо чуть-чуть удивленно. Он доложил:

— Курсант Дмитриев по вашему приказанию прибыл!

— Садитесь, старший сержант Дмитриев. Мы с лейтенантом Чернецовым хотели бы назначить вас помощником командира взвода. С сегодняшнего дня.

Дмитриев с недоверием посмотрел на Мельниченко.

— Разрешите сказать, товарищ капитан? Прошу вас не назначать меня помощником командира взвода.

— Почему?

— Просто не хочу.

— Просто не хотите? Вы чего-то не договариваете. Но я, наверно, не ошибусь, если скажу: здесь, в тылу, не хотите тянуть сержантскую лямку. Так?

— Фронт — другое дело, товарищ капитан.

— Да, другое, это верно, — согласился Мельниченко. — Но мы хотели назначить командирами отделений Брянцева и Дроздова. Это ваши однополчане. Вместе вам будет легче работать.

— Все равно, товарищ капитан! — сказал Дмитриев решительно. — Прошу меня не назначать. Я буду плохим помкомвзвода.

— Дивизион, сми-ир-рно! — гулко раскатилась по этажу отчетливая команда, и сейчас же в глубине коридора голос дежурного возбужденно зачастил: — Товарищ майор, вверенный вам дивизион…

Покосившись на дверь, лейтенант Чернецов одернул гимнастерку, провел пальцами по ремню, как курсант, готовый к встрече старшего офицера.

Наступила тишина, в коридоре послышался раскатистый голос:

— Вольно! — и, распахнув дверь, шумно отдуваясь, вошел майор Градусов — шапка доверху залеплена снегом, лицо свеже-багрово с мороза, накалено ветром. Все встали. Командир дивизиона рывком поднес к виску крупную руку, произнес басистым голосом:

— Здравия желаю, товарищи офицеры!

Резким взмахом оп стряхнул с шапки пласт снега, сбоку скользнул глазами по Дмитриеву; внезапно широкие брови его поднялись.

— А, боксер-любитель! Вот вам, пожалуйста, товарищи офицеры, не успел приехать в училище — и сразу драку на улице учинил!.. Что прикажете с ним делать?

— Товарищ майор, — сказал Дмитриев, — это нельзя было назвать дракой.

— Когда военный человек дает волю рукам на улице, это стыд и позор! При любых обстоятельствах драться курсанту артиллерийского училища значит втаптывать в грязь честь мундира, честь армии! Не хватало еще, чтобы прохожие тыкали в курсантов: «Вот они какие, наши воины!..»

Говоря это, Градусов снял шинель, сел к столу, хмуро забарабанил пальцами по колену.