Том 1

Взводы были построены и стояли, шумно переговариваясь, все поглядывали на крайнюю койку, где лежали кипы чистого нательного белья. Помстаршина из вольнонаемных, Куманьков, старик с розовыми ушами, озадаченно суетился перед строем и с разных сторон озирал худощавую и длинную фигуру курсанта Луца, который держал перед собой, потряхивая, пару новенького белья, говоря при этом с ядовитым недоумением:

— Нет, товарищ помстаршина, вы только подумайте: если на паровоз натянуть нижнюю рубашку, она вытерпит? Вас надули на складе. Эти белые трусики со штрипками попали из детяслей…

— Ну, ну! — уязвленно покрикивал помстаршина. — Какие тебе еще детясли! Ты, это, не тряси! Знаем! Ишь моду взял — трясти! Ты словами не обижай. Из спецшколы небось? Я, стало быть, тоже три года на германской… А ну давай сюда комплект! Па-ро-воз!

— Прошу не оскорблять, — вежливо заметил Луц под хохот курсантов.

— Смир-рно-о! Разговорчики!.. Безобразий с бельем не разрешу! Ра-авнение напра-во!

Взводы притихли: из канцелярии вышел капитан Мельниченко. Он был в шинели, портупея продернута под погон; похоже — приготовился к строевым занятиям.

— Вольно! Помстаршина, что там у вас?

— Не полезет белье, товарищ капитан, — невинно объяснил Луц, — Отсюда все неприятности.

— Верно, никак не полезет. Помстаршина, постарайтесь заменить!

Куманьков почтительно наклонился к капитану, с явной обидой зашептал:

— Невозможно, товарищ капитан. Рост, стало быть. Размер…

— А в каптерке у себя смотрели? В НЗ?

— В каптерке? — Куманьков кашлянул, — Да ведь, товарищ капитан… А ежели еще внушительнее рост объявится? Эвон гвардейцы вымахали-то… Есть заменить! — добавил он с неудовольствием. — Прямо горит на них обмундирование, ничего не напасешься…

— Две минуты вам на раздачу белья.

— Слушаюсь.

Как многие помстаршины и прочие армейские хозяйственники, Куманьков, видимо, считал, что обмундирование служит не для того, чтобы его носить, изнашивать и заменять поношенное, а для того, чтобы хлопотливо выписывать и не без усилий получать на складах, — кто мог понять весь адский труд помстаршины?

Пока Куманьков возился с комплектами, капитан Мельниченко молча, размеренно ходил вдоль строя, заложив руки за спину.

Ровно через две минуты батарея с шумом, смехом, стуча сапогами, повалила по лестнице вниз в просторный вестибюль, к выходу.

Дежурный — из старых курсантов, — снисходительно провожая оживленную толпу со свертками под мышками, лениво сообщил:

— Банька у нас что надо, друзья.

— Военную тайну не разглашать! — грозно посоветовал Луц. — Устава не знаете?

Батарея весело выходила на улицу.

В вечернем воздухе мягко падал снег, над. плацем двигалась сплошная пелена, закрывала город; уличные фонари светили неяркими желтыми конусами. Только все четыре этажа училищного корпуса, уходя в небо, тепло горели окнами сквозь снегопад. Вокруг послышались голоса:

— В снежки! Атакуй спецшкольников!

И сейчас же разведчик Гребнин, наскоро слепив мокрый снежок и азартно крякнув, изо всех сил запустил его в длинную спину Луца. Тот съежился от неожиданности, крикнул:

— А дисциплина? Нарядик хочешь огрести?

— В такую погоду какая дисциплина! — Гребнин ухмыльнулся, подставляя ему ногу. — Извиняюсь, Миша, здесь сугроб! Не падай, тебе говорят!

Луц, скакнув журавлиными ногами в сугроб, набрав снегу в широкие голенища, упал на спину, замотал ногами, завопил:

— Погибаю! Где мой комплект? Я не могу без комплекта!

— Становись! — растерянно командовал Куманьков, бегая возле рассыпавшейся батареи, испуганно следя за мельканием узелков в воздухе. — Белье! — кричал он. — Комплекты! Чистые дети! А еще фронтовики! Снегу не видали? Эх, да что же вы, в самом деле! Устав забыли? А ну, равняйсь. Р-равняйсь, говорят!

Наконец батарея выстроена. Из главного вестибюля показался капитан Мельниченко, подошел к строю, заинтересованно спросил:

— Запевалы есть?

— Есть… Есть! Миша Луц — исполнитель цыганских романсов!

— Гребнин, что молчишь? Ты ж у нас Шаляпин!

— Отлично. Гребнин и Луц, встать в середину! Какие знаете песни?

— «Украина золотая».

— «Артиллерийскую».

— «Война народная».

— Шаг держать твердый. Слушай мою команду! Ба-тарея-а! Ша-агом… марш! Запевай!

Батарея шла плотно, глухо звучали шаги, и, как это всегда бывает, когда рядом ощущаешь близкое плечо другого, когда твой шаг приравнивается к единому шагу сотни людей, идущих с тобой в одном строю, по колонне электрической искрой пронеслось возбуждение. И эта искра коснулась каждого. Люди еще теснее прижались друг к другу единым соприкосновением. Только от дыхания через плечи впереди идущих проносился морозный пар.

— Раз, два, три! Чувствовать строй, ощущать локоть друг друга! — командовал капитан особым, поднятым голосом.

Гребнин взволнованно вскинул голову, призывно взглянул на Луца, который, казалось, сосредоточенно прислушивался к стуку шагов, легонько толкнул его плечом: «Начинай, самое время!» Луц помедлил и слегка дрожащим голосом запел: