Колби медленно повернулся и направился к двери. Там его уже поджидал лейтенант Траверс. Захватив с собой также Гейджа и Матто, лейтенант усадил их в машину. Я слышал, как заурчал мотор, видел загоревшийся красный сигнал над крышей, а потом машина тронулась по направлению к шоссе.
Я снова приблизился к Аните и взял ее за руку. Казалось, она вообще потеряла способность что-либо понимать, но вскоре пришла в себя, и ее наконец осенила мысль, что вот судьба отдает нас в руки друг друга и что на свете уже не существует никого, кроме нас двоих, этаких вроде бы захудалых отпрысков из семейства Баннерме- нов, которых прежде все считали ничего не значащими и ничтожными, потому что другим Баннерменам удалось прибрать к рукам власть и могущество. Но сейчас все круто изменилось, и навсегда.
— Итак, вы окончательно разорены, братцы. Теперь вам придется попотеть, чтобы зарабатывать на жизнь. У вас, правда, еще остались дом и земля, но они лишь ускорят ваше полное разорение. Не думаю, что вам удастся выкарабкаться, да и позора такого вы не переживете, ведь слишком тщеславны и горды. Но лично я никогда ничего от вас не хотел и сейчас возьму только то, что принадлежит мне по закону и что вы бесстыдно пытались у меня похитить жульническим путем. Вам придется жить наедине со своей нечистой совестью, а это поганое дело! Вы всегда будете помнить о том, что «ублюдок Баннермен» в принципе-то не из породы ублюдков, а что таковыми, скорее, были вы сами! Да, вы и есть настоящие ублюдки!.. — Я сделал небольшую паузу, всматриваясь в их гнусные физиономии, и добавил: — Аниту я отсюда заберу. Заодно я позабочусь и об Анни. Мне кажется, что она больше не захочет оставаться в такой «благородной» компании.
Я легонько подтолкнул Аниту к двери, но еще раз обернулся. Руди и Тедди были не в состоянии даже повернуть головы в мою сторону и не шевелились. Для них это оказалось слишком тяжелым ударом.
— Прощайте, мои милые братцы! — воскликнул я напоследок. — Теперь вам придется много трудиться, чтобы зарабатывать на хлеб с маслом.
Ночь была ясной, небо сплошь усеяно звездами, а освещенная луною дорога убегала на запад.
Анита тесно прижалась ко мне. Из приемника тихо лились звуки музыки. Мы ехали со скоростью 60 миль в час.
Наконец Анита не выдержала. Баннермены всегда слыли любопытными, и она принадлежала к их числу.
— Послушай, Кэт… Этот лейтенант Гравере… Он отпустил тебя? Я не понимаю, почему он это сделал.
— А чго тут непонятного? Я просто рассказал ему, кто я и откуда и куда направляюсь. Он принял это к сведению, вот и все.
А куда мы сейчас едем?
— Туда…
— А ты не можешь ли мне сказать, куда именно?
Я посмотрел на нее и улыбнулся:
— Конечно, могу, дорогая. Правда, это может немного помешать нашему медовому месяцу, но в то же время для тебя будет в какой-то степени даже романтично. Я, видишь ли, должен получить в Нью-Йорке одного сбежавшего заключенного и препроводить его обратно на побережье.
Она изумленно уставилась на меня.
— Но я полагала… Ты… ты…
— Да, я служу в полиции, ненаглядная моя. Ну а тут как раз ехал в отпуск на запад, вот мне и поручили задание, которое я должен был выполнить на обратном пути, чтобы оправдать этим самым свои дорожные расходы.
— Кэт, дорогой!
— А теперь я могу вести себя, как тот полицейский- миллионер, которого совсем недавно показывали по телевидению. Я надеюсь, теперь тебе все понятно, милая? У тебя больше нет вопросов?
— О, Кэт! Ты не представляешь, как мы повеселимся!
Я нежно погладил ее по ножке от колена и выше, и Анита прижалась ко мне еще теснее.
— А когда я выполню это задание, мы проведем наш медовый месяц уже по-настоящему! И тогда берегись, Анита!
— Берегись, Кэт! — отозвалась она и улыбнулась.
ДИП
Задолго до того как я вошел в этот бар, я уже погру-' зился в до боли знакомый мне мир. Ночной Нью-Йорк ощущался повсюду и во всем. Рождаемые его центром звуки, слегка приглушенные дождем, долетали и сюда, на одну из окраин. И сама эта окраина дышала одним воздухом с центром, и все в ней было лишь частью единого громадного города. Ни на минуту не прекращался грохот подъемных кранов завода Харди и стремительное движение окутанных дождевыми брызгами машин, бегущих по Ко- лумбус-авеню, и даже бар был наполнен этими звуками.
Несомненно, частицей большого города, пускай крошечной, была и полуодетая девица, занявшая, и, видимо, надолго, дальний от входа столик в баре.