Рождество расцветает. Река наводняет предместья.Там, где падает снег, паровозы идут по воде.Крыши ярко лоснятся. Высокий декабрьский месяцРовной синею нотой звучит на замерзшем пруде.Четко слышится шаг, вдалеке без конца повторяясь,Приближается кто-то и долго стоит у стены.А за низкой стеной задыхаются псы, надрываясь,Скаля белые зубы в холодный огонь вышины.Рождество, Рождество! Отчего же такое молчанье,Отчего всё темно и очерчено четко везде?За стеной Новый Год. Запоздалых трамваев звучаньеЗатихает вдали, поднимаясь к Полярной звезде.Как всё чисто и пусто. Как всё безучастно на свете.Всё застыло, как лед. Всё к луне обратилось давно.Тихо колокол звякнул. На брошенной кем-то газетеНарисована елка. Как страшно смотреть на нее.Тихо в черном саду, диск луны отражается в лейке…Есть ли елка в аду? Как встречают в тюрьме Рождество?Далеко за луной и высоко над жесткой скамейкойБезмятежно нездешнее млечное звезд торжество.Всё как будто ждало, и что спугнута птица шагамиЛишь затем, чтоб напомнить, что призраки жизни страшны,Осыпая сиянья, как долго мы были врагамиТишины и природы, и всё ж мы теперь прощены.
Моя душа – как воробейЧирикает в саду Иисуса.Чужих лесов не нужно ей,Ей даль и воздух не по вкусу.Нет, этот садик городскойС развешенным бельем, а возлеОкружный путь с его тоской,Доска столярная на козлах.Здесь ближе Он, чем во дворцах.Я жду: откроется окошко –И грязный лик, всегда в слезах,Украдкой улыбнется кошке,А мать Нездешней КрасотыЕго, склонившись, поцелует…Тогда, душа, чирикнешь ТыИ счастлива, как птица, будешь.