Том 10 (XVI век, литература «государственного устроения»)

И нача же думати со отцемъ своимъ митрополитомъ Даниломъ, и со владыкою коломенскимъ Васияномъ, и старцомъ своимъ Мисаиломъ Сукинымъ, и со отцемъ своимъ духовнымъ Алексеемъ протопопомъ, чтобы ему во иноческий образ облещися, понеже бо давно мысль его предлежаше в чернечество. И еще же бе на Волоце, князь велики приказал старцу своему Мисаилу Сукину да отцу своему духовному Алексею: «Чтобы есте того не учинили, старец Мисайло, протопопъ Алексей, что вамъ мене в беломъ платьи положити. Хоти бы яз и здоров быль, но мысль моя и желание сердечно предлежить в чернечество». А на Волоце же князь великий старцу своему Мисаилу повеле собе платие приготовити чернечское. Еще же ему на пути едучи к Москве, и призва къ собе дворецкого своего тверскаго Ивана Юрьевича Шигону да дьяка своего Меньшого Путятина, и нача имъ мысль приказывати о чернечестве его, не положили бы в белом платии.

И повеле князь велики тайно служити у Благовещения[58] в приделе в Васильи в Великомъ[59] благовещенскому попу Григорью, а на обедни туто были владыка коломенский Васьян, да Мисайло Сукин, да протопоп Алексей, и нес к великому князю дары[60] владыка коломенский Васиян да Мисайло Сукинъ.

В среду же князь великий, противу четвергу, тайно масломъ свящался, а туто бысть владыка коломенский Васиянъ, да Мисайло Сукин, да протопоп Алексей, да поп Григорей благовещенской, а не ведал того нихто.

И против недели перед Николиным днемъ, в нощи, явственно свящался масломъ и повеле служити в неделю у Рожества святые Богородици[61] отцу своему духовному Алексею протопопу да благовещенскому попу Григорью; и нес к великому князю дары Алексей протопопъ, а попъ Григорей — дору.[62] Дивно же есть: сей дотоле не можаше обратитися со страны, на ней же лежаше, но обращаху его, и повеле собе сказати, какъ дары понесутъ, а собе повеле принести кресла к постели; и воста самъ, мало же его приня Михайло Юрьевич, седе князь велики в кресле, и принес к нему протопоп Алексей святыя дары. Он же воста самъ на ноги своя и приимъ честныя дары честно и прослезися, дору же и пречистыя хлебъ мало вземъ, и укропу же, и кутьи, и просфиры мало вкуси, и возлеже на постелю.

И призва отца своего Данила митрополита и братию свою, князя Юрья Ивановича и князя Ондрея Ивановича, и бояръ своих всех, бе бо тогда мнози бояре съехашася и-своих отчин, слышав государеву немощь. Князь же велики Василей Иванович нача говорити отцу своему Данилу митрополиту и братии своей, князю Юрью и князю Андрею, и бояромъ всемъ: «Приказываю своего сына Иоанна Богу и Пречистые Богородицы, святымъ чюдотворцамъ, и тебе, отцу своему Данилу митрополиту всея Руси, даю ему свое государьство, которым мене благословил отець мой, князь Иван Васильевич всеа Руси. Вы бы, моя братия, князь Юрьи, князь Ондрей, стояли крепко во своемъ слове, на чом есмя крестъ целовали, и крепости промежи нами, и вы бы, братия моя, о земскомъ строении, о ратных делех против недругов сына моего и своих стояли вопче, чтобы была православных хрестиян рука высока над бесерменскими и латынскими. А вы бы, бояре и боярские дети, и княжата, стояли вопче с моимъ сыномъ и моею братиею противъ недругов, а служили бы есте моему сыну, как есте мне служили прямо».

Тогда же отпусти от себя митрополита и братию свою, а оставил у себе бояр своих всех: князя Дмитрея Федоровича Белского з братиею,[63] и Шюйских князей, Горбатых и Поплевиных, и князя Михаила Лвовича Глинского, и нача говорити своимъ бояромъ: «Ведаете и сами, кое от великого князя Володимера Киевского ведетца наше государьство Владимерское и Новгородское и Московское. Мы вамъ государи прироженныя, а вы наши извечные бояре. И вы, брате, постойте крепко, чтобъ мой сынъ учинился на государьстве государь и чтоб была в земле правда. Да приказываю вамъ своих сестричичев, князя Дмитрия Феодоровича Белского с братиею и князя Михаила Лвовича Глинского, занеже князь Михайло по жене моей мне племя, чтобы есте были вопче, дела бы есте делали заодин. А вы бы, мои сестричичи, князь Дмитрей з братьею,[64] о ратных делех и о земскомъ строение стояли заодин, а сыну бы есте моему служили прямо. А ты бъ, князь Михайло Глинской, за моего сына князя Иванна, и за мою великую княгиню Елену, и за моего сына князя Юрья кровь свою пролиял и тело свое на раздробление дал».

Князь же велики велми скорбяше и изнемогоше, болезни же своей не чюяше, а раны у него не прибываше, но токмо духъ от нея тяжекъ, идущю же из нея нежид смертный.