Том 14. Звезда надзвездная

В «Примечаниях» к Лимонарь 1907 Ремизов так определил сюжет, композицию легенды и ее главных персонажей: «Повесть состоит из рождественской колядки и вертепа: Пляс Иродиады. <…> Начинается она колядкой про Рождество Христово, поклонение волхвов, избиение младенцев. Хор подхватывает колядским припевом: „Белые цветы“. Затем открывается вертеп. Ряженые музыканты берутся за музыку. Иродиада пляшет. Занавес опускается. Снова выступают колядовщики: рассказывается об усекновении головы Ивана Крестителя. Хор подхватывает колядским припевом: „Белые цветы!“ Занавес подымается: несут голову Ивана Крестителя. Ряженые музыканты берутся за музыку. Иродиада выкалывает Ивану Крестителю глаза и намеревается поцеловать голову. Голова оживает. Всё рушится. Музыка играет. Вертепщик рассказывает злополучный исход повести Иродиадиной. <…> Действующие лица: Царь Ирод и дочь его Иродиада. Царь Ирод козар (жид, жидовин). Он живет на черной горе в белых теремах. Ирод – один, другого никакого Ирода не было: он и младенцев перебил, он и голову Ивану Крестителю посек, его живьем и черви съели. Иродиада не дочь Аристовула, сына Ирода Великого, не племянница Ирода Антипы, а родная дочь царя Ирода. Про Саломию ничего не говорится, апокриф такой не знает. Пьют и едят в Иродовом дворце по-русскому. Обычаи в корне „русские“; не русские – западные вводятся для выделения Иродовой поганости – чужеземства: присутствие, напр<имер>, византийских удонош (фаллофоры), немецких „мартынов“ и т. д. <…> Сказание об обращении Иродиады в вихорь послужило основанием других сказаний о дочерях Иродовых – трясавицах» (с. 109–113).

На экземпляре книги 1922 г. Ремизов сделал дарственную надпись своей жене: «Иродиада – бело-алая писалась на Кавалергардской. Первый раз читал у С. К. Маковского, в нее много вложено „науки“ – книг от востока и до запада» (Волшебный мир Алексея Ремизова. С. 23).

В книге «Петербургский буерак» Ремизов представил себя как бы действующим лицом трагедии: «Я в толпе скоморохов на пиру у Ирода музыкой разжигал „Иродиаду“ и бесновался в ее лебедином взлете» (Петербургский буерак-РК X. С. 411).

В. Малахиева-Мирович так охарактеризовала легенду в отзыве на Лимонарь 1907'. «В движущихся картинах апокрифа выдержан тот наивный, ярко контрастный в своих красках, выпукло-определенный в контурах стиль древней церковной живописи, которая примитивными средствами умела достигать такого впечатления и реальности, и глубокой религиозной настроенности» (РМ. 1908. Кн. 1. Библиографический отдел. С. 5).

Рецензент ж. «Новая русская книга» писал о произведении в издании 1922 г.: «Только одному Ремизову присуща странная и страшная способность заманить читателя 20 века в самую темь русского средневековья, столкнуть на дно Первобытного, замотать в неисходном тупике между молитвой и блудом, а самому отойти с усмешечкой. С Лысой Горы спуститься в благоуханные святые долы к яслям Непорочной. <…> Пляс Иродиады как раз одно из произведений Ремизова, идущих от апокрифов темной веры, густо насыщенных эросом. <…> Тут и „Ирод Казар“, и „Белая тополь – белая лебедь, красная панна“ – Иродиада, и опять снова нечисть – „злая ведьма“ и „другие червячи“. Как такая пестрота укладывается в стройный и вычеканенный монолит сказания – в том тайна ремизовского творчества. / Внешность книги привлекает внимание прекрасной бумагой и необычным способом печатания: и текст, и рисунки исполнены литографским способом – ни буквы типографского набора» (Н. П. [Н. В. Пинегин] // Новая русская книга. 1923. № 1. С. 16).

Ударила крыльями / белогрудая райская птица: ~ понесли весть… – В. Малахиева-Мирович в рец. на Лимонарь 1907 особо отметила этот зачин легенды: «Первый апокриф „О безумии Иродиадином, как на земле зародился вихрь“, вводит нас в книжку сильным аккордом, сразу и музыкальным, и красочным <…> И этот внутренний музыкальный ритм, сопровождаемый тонко соответствующей ему красотой словесного созвучия и красочного сплетения образов, до конца ни разу не покидает автора» (РМ. 1908. Кн. 1. С. 5). Примеч. в Лимонарь 1907: «„Белогрудая птица“ – символ Богородицы» (с. ИЗ).

…во все семьдесят и две страны… – Примеч. в Лимонарь 1907: «„Семьдесят две страны“ – символическое число стран земли. <…> Тоже упоминается и в „Беседе трех Святителей“: „Колко островов великих? – Семьдесят и две, а языков разных толко же, а рыб разных толко же, а птиц разных толко же, а дерев разных толко же“… и т. д.» (с. 113–114).