Том 15 (XVII век)

Прииде же к жене своей, кралеве Лучнице, рече ей, показуя перстень: «Превозлюбленная и драгая моя жено, виждь и признавай сей перстень. Аз убо еду во свое отечество и царство. Мню же, яко кроме великих ратоборствъ не будет. Имей сей перстень в память любве нашея, поживи же у матери, дондеже по тя пришлю. Не верь же ничему, токмо дай ми свой перстень, и аз его паки к тебе, дондеже время будет тебе быти, пришлю». Егда же кралевна Лучница сия услыша, бысть яко мертва, паде на землю. Егда же укрепися, горко рыдая, рече: «О презлое мое великое несчастие, что ми сие прилучение[1390] принесе!» И рече кралю Апполону: «О возлюбленный, всего света дражайши мне, како мя хощеши немилостивно оставити! Аз же инаго утешения не имам, разве еже видети пресветлое твое лицо. Сама убо изволих кроме всех за тя, с тобою хощу везде быти. Аще ти будет радостная — купно возвеселимся, аще будеши в злополучии — купно претерпим. Готова есмь с тобою и умрети. Лутчи ми очима яже о тебе видети, нежели ушима слышати, яко болши прилогают[1391], нежели бывают». Рече же к ней Апполон: «Предрагая моя жено, ты убо еси ныне непраздна, а приближается и рождение; моря же бед не веси, како немилостиво бывает и люто. Поял бых убо тя, но о сем ужасаюся». Она же к нему рече: «Свете очей моих, есть ли бы была милость твоя к немощи моей, изволил бы убо еси и из далних стран приехати ко мне. Ныне же, не дав назретися мне на ся, в злолютых и скорбных оставляеши мя. Но не буди сего; аще ли же ни, то сама ся убию». Рече же Апполонъ: «Аще инако не может быти, неразлучно во отечествие мое шествуем». Вземше же у отца благословение и прощение, со множеством богатства вседоша в корабль и отплыша, везущеся к Тиру граду.

Егда же уже два месяца пловуще, тогда кралеве морский смрад и колебание внутренняя возмутиша; приближися же и рождению время, но еже по естеству от моря бед пременися, смертная страдаше и в премногих болезнях и страдании породи дщерь. Егда же породи, бысть яко мертва, никоим же удом[1392] подвижна, ниже дыхание в ней обретеся, и вси ю непщеваху мертву. И бысть плач и вопль великий в корабли о ней, паче же всех Апполон же рыдая, плача, горко сокрушая свое сердце. Море же паче люте возсвирепе, яко лев, и всем смертию прета. Корабленицы же чаяху кралевну мертву и того ради, моря прещение[1393] извествующе, начаша Апполона молити, дабы даровал живот живым, глаголюще: «Аще не извержеши ис корабля мертвеца, то вси без года[1394] погибнем. Море же не пременитца, рекуще, в тишину, дондеже из себе мертваго извергнетъ». Апполон же з горкими слезами глаголя им: «О любезный моя братия, молю вас да пребудет тело в корабли, понеже благороднаго великаго отца дщи, а не проста человека». Они же излиха[1395] вопияху, Зволи его не попущающе[1396].

Проразуме же Апполон, яко инако быти не может (зане море паче яряшеся, людие же ожесточевахуся), повеле лодицу, еже у корабля, честно украсити и тело любезные жены в драгое одеяние приоблещи, что ни имела с собою драгих утвореней[1397], все на ню возложити, и повеле ю положити в лодиицу. Под главу же ея положи 2000 златых великих и листъ написа таковый: «Ты, кто сие тело найдеши, да веси, яко сия кралевна есть дщи краля великаго, о ней же премного слез пролияся и ныне есть печаль многим. Имат же под главою 2000 златых великих; возми убо себе, обретси тело сие, а другую 1000 на погребение ея изждиви. Но молю, заклиная промыслом Божием, любочестно ю погреби, по царскому достоинству. Аще ли же кто обрящет, а не сотворит тако, да сотворит ему Богъ и сие да приложит: да не возъимет никоего добра во веки, дабы его нужда, беды, напасти всегда одержали, и никоеже его навеки веселие да постигнетъ, но да будет во вся дни своя в печали». И тако написав, положи написание в руку ея, обливаяся слезами над нею, сокрушаяся и лобзав любимаго мертвеца, с неутешным плачем и с превеликою жалостию по морю отпусти.

Тогда лодиицу волны восприемши, птичним летанием друга друзей препосылаху и в третий день ко граду Ефесу[1398] у брега поставиша. Прилучи же ся некоему града того дохтуру именем Тиримону того часа изъити на брег моря, и увиде лодиицу, повеле ю к себе привлещи. Когда же ю откры, узре честную госпожю в драгоценном одеянии лежащу, повеле ю изяти и в дом свой с честию нести. Егда же ю изяша из лодиицы, обретошася под главою 2000 златых; узре же в руку писание и прочетъ, рече: «Приемля сию на душу мою, и не едину токмо, якоже написано, в погребении ея истощу, но и другую. Себе же ничего взяти не хощу». И сия рекши, иде потребная погребению царскому купити.