Том 15 (XVII век)

В то же время прииде ученик его именем Силемон. И уведав, что в дому дохтурове творится, позре же на тело, рече: «Таковаго мертвеца, якоже сей, никогдаже видех: лице не отменися[1399], красота не пременися, очи не впадоша, нос не обострися, плоть не отерпе[1400]. Истинно есть живот в ней, но некая ю лютая немощъ омертвила». Посмотря же жил, рече: «О родителие, аще бысте мене у себе имели, не бысте любимаго мертвеца в море вовергли. И взем некое составление, разтворив, повеле на четырех столпах хладничекъ[1401] поставити и тело наверху положити. Под хладничком же малый огнь складе и на огнь некое корение возложи, да тело согреется. Тело же все мастьми помаза, потом балсамами драгими. Когда же позна, яко природа силу приемлет, учинил ей чихание. Егда же чьхну, тогда же хладничекъ весь потрясеся, и восприя духъ, разверзе очеса, едва проглагола: «Кто есть при мне, не прикасайся до времени». Силемону же воздвиже ю, подав ей лехкое внутреннее лекарство, и бысть велми красна и здрава. Да не дивит же ся никто сей повести, истинною бо древних летъ се бысть, и в писании еллинскихъ творцов обретеся. Евреи же таковый обычай имяху: любезных своих родителей до трех дней не погребаху, дабы душа от великия немощи и безсилия не утаилася. И врачевские книги о сем извествуют.

Егда же иде, купив погребалная, дохтур Теримон, стрети его ученик его Селемонус. Прием же учителя под руку, приведе в храмину, идеже бе кралевна, рече: «Зри, учителю, ейже строил еси погребалная, се жива есть». Дохтур же удивися, глагола: «Радуюся о величестве ума твоего и веселюся, яко превзошел еси во учении мене. Не мни, добрый учениче, зависти ми наложити око, но благодарю тя, яко возмоглъ сия сотворити. И да не будет твой предобрый труд вотще. Сия убо великая госпожа имать злато и дарствует тебе за лекарство животополучное 1000 златых». И даде ему 1000 златых, ихже прия с кралевою. Другую же 1000 положи кралеве и рече: «Радуйся, здрава будучи, великая кралева». Она же рече, слезящи: «Здрав буди и ты, живоподателю[1402] мой, и приими мя, сиротствующую и вдовствующую, в чадо свое, яко есмь великачестна роду и царска жена. Что же ми бысть — не вем, и где возлюбленный супруг мой». Теримон же утешая ю словесы и различными повестми, она же неутешно рыдая.

Живши же ей ту многое время, дохтур же Теримон име ю яко свою дщерь и некогда помысли ей рещи, яко да посягнет идетъ замуж, и рече ей о семъ. Она же рече ему: «Отче мой, да весть твоя любовь, яко завещахся пред Богомъ ждати моего государя, великого краля Апполона в чистоте. Мню бо его жива суща и о мне люту печаль имуща. Аще ли же и в мертвых, не помышлю на се за величество славы его и любовь ко мне». Слыша сия учитель Теримонус, с великою честию поклонися ей и упроси ю, еже стояти ей в болшей божнице вместо богини или вместо властелинии[1403], и кто ей будет служити, дабы в чистоте был; понеже в то время многобожие бысть и чистыя вдовы вместо жрецев, се есть попов, употребляху. И тако Лучница целомудренная в божнице в великой чести пребывая, печалию же о Апполоне сокрушаяся и моля видети его.

Апполон же по лишении своея жены в жалости обещася дванадесять лет ис корабля не исходити, но искати возлюбленныя своея супруги. В та же лета ни брады, ни главы голити, ни тело свое мыти завещася.[1404] И повеле некогда корабль направити ко граду Тарсу. Приплы же к нему, ста у прежде бывшего своего дому господина именемъ Стрегвила, имуща жену именем Деонизию, и отдаде има дщерь свою с великою жалостию. Даде же дщери вместо матери некую вдову именем Лигорию и много злата, и сребра, и драгих вещей, понеже в том граде воспитати ю умысли. Даде же имя дщери по имени града Тарсиса. И рече Стрелилу и жене его Дионизии со слезами: «Возлюбленнии мои и милостивии друзи, не имам на свете приятства, якоже ваше, и не иму веры никому, яко вам. Отдаю вам сие любезное единое чадо мое, последнее утешение мое. Молю вас, напомяните к себе любовь мою и милость, еже к вамъ имех и ко всему сему граду. Дайте ей милость и любовь отеческую у себе и сохранити ю, яко око свое». Они же приемши, такожде со слезами обещавшеся с клятвою чадо его с верою хранити. Апполон же, плакав над чадом, лобзая, отъиде. Вшед же в корабль, нача жалостно по морю шествовати.