Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Писано в темнице лучинкою кое-как, майя в 30 день.

2

Сыну Ивану и Прокопью, с матерью и з братом, и с сестрами, з женою и дочерью[1653] — всем благословение[1654].

Посланы грамотки к Москве, и ты их, прочетше, запечатай и сошли. Да к вам же послано десять крестов — старец[1655] трудился. Мне бояроня[1656] главотяжец[1657] да саван прислала против первых писем. Буде от нея грамотки к вам придут, не роспечатовайте; буде угодно — я отселе к вам пришлю. Паки мир вам.

А кресты кедровые послано. Запечатай грамотки да пошли к Москве, еще таиньства с крестом. А грамоток — в мир не чтите, петь[1658], себе.

3

Ивану с матерью, и з женою, и з дочерью, и Прокопью з братом, и с сестрами, и з домашними, Феодору с Лукою, всем без розбору — благословение; Марковну Бог простит[1659].

Пришли с Машигиным ваши все посылки[1660]. Я Огрофене[1661] холстинку послал, да неведомо — до нея дошла, неведомо — нет. Ушто ей, бедной, некому о том грамотки написать? Ушто она бранится з братиею? А я сетую: невесть — дошла, неведомо — нет. А о рубашках, — я с Тимофеем писал, и про холстинку и про него, что он сплутал, нам посылку с Москвы не привез. И он ушто и отодрал? Три рубахи пришлите. Давно рубахи надобно: часто наг хожу. Да и башмачишков нет, какие бы нибудь. Да и ферезишков нет[1662]. Да и деньженец нет. Грамотки, Иван, бояроне в столпчик запечатай[1663] да пошли. Послал ныне богоявленской воды боченку, а летом — августовы[1664]; а и нынешнюю и первую — сам святил. О мире преже сего писал я вам.

Феодор, что об одном деле двожды говоришь? В первые, реку, лета Быша православнии епископи, аще и при Никоне священо.

И Маремьяне[1665] попадье я грамотку с Ываном Архиповым послал, велю жить с попом, что она плутает? Апостол глаголет: «Святит бо ся муж неверен о жене верней»[1666]. Многонько там писано. А ныне с Стефаном ... послал с сестрою.

Неколи[1667] много писать, надобе боло[1668] итить.

В Соловки те, Феодор, хотя бы подъехал[1669] писма те спрятав, в монастырь вошел как мочно тайно бы, писма те дал, а буде нельзя, ино бы и опять назад со всем.

И как весною приедете, тогда и Орину[1670] привезите; а у вас бы жила смирно, не плутала; а буде станет плутать, и вы ее смиряйте.

Хто тебе научил указывать тово мне, чтобы я Федосье[1671] той запретил? Плутаешь иное и ты много. Ведаю веть я и твое высокое житье, как, у нее живучи, кутил ты[1672]! Горе, барте[1673], мне с вами стало!

4

Возлюбленнии[1674], молю вы, яко странники и пришелцы, отгребатися[1675] от плотских похотей, яже воюют на душю нашу[1676]. Воистинну, по пророку, вся суета, а все суетие[1677]. О нужных заповедано промышлять, но излишняя — отсекать. Аще о внешнем всегда будем пещися[1678], а о души когда будем промышлять? Тогда, егда умрем? Мертвый не делает, мертвому тайны не открываются. Когда от века слышать, еже бы мертвый что доброе сотворил? Токмо видим воню[1679] от гроба злосмрадну исходящу и червьми тело, растлеваемо, понявою повиваемо и землею покрываемо. Увы, красный уныл и ясен померк! Где благолепие лица, где светлейши очи, где юность и зрак[1680] наш? Все исше, яко цвет, яко трава подсечена бысть. Воистинну, вся увяди смерть. Уже к тому не печется о суетной многострастной плоти. Где ныне род и друзи? «Се бо разлучаемся![1681]» Воистинну, суета человеческая.

Послушай, Марковна, али не так говорю? Ей, так! Чего для печешься о излишних и о плотских скорбишь? Глаголете ми: «Не знаем, как до конца доживать!» Имеющу пищу и одежду, сим доволни будем[1682], а о прочих возложим на Бога. Али Бог забыл нас? Ни, ни! «Аще и забудет мати помиловати рожения своего, но аз не забуду[1683], — рече Господь. — Не пять ли птиц ценится единому пенязю, и ни едина от них падет без воли Отца моего. Вас же и власы главныя вси изочтени суть. Не убойтеся, убо мнозех птиц лутше есте вы»[1684]. Имеши ли речению сему веры? Поверь, не ложно. Рече Господь: «Небо и земля мимо идут, а словеса моя не имут преити»[1685]. Разве неверен и невежда не имет сему веры! Аз верую Богу моему, ему же и служю всею совестию от чиста сердца, яко будет, так и есть, еже рече Господь.