Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Многогрешный инок Епифаний, пустынник честныя обители Соловецкия, в темнице, яко во гробе себя, Бога моля, благословения приписал. О, светы мои, новые исповедницы Христовы! Потерпим мало да великая восприимем!

ПОСЛАНИЕ БОЯРЫНЕ Ф. П. МОРОЗОВОЙ, КНЯГИНЕ Е. П. УРУСОВОЙ И М. Г. ДАНИЛОВОЙ {45}

Книга иноке Феодоре, а по-мирски бояроне, с сестрами.

«Херувимом подобящеся отроцы, в пещи ликовствоваху, вопиюще: „Благословен еси, Боже, яко истинною и судом навел еси сый вся грех ради наших, препетый и препрославленный во веки вся”»[1740].

Молитвами святых отец наших, господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас. Аминь.

Херувимы многоочитыя, серафими шестокрилни, воеводы огнепалныя, воинство небесных сил, тричисленная единица трисоставнаго Божества, раби вернии: Феодора в Евдокеи, Евдокея в Феодоре и Мария в Феодоре и Евдокеи! Чюдной состав — по образу Святыя Троица, яко вселенстии учителие: Василий, и Григорий, и Иоанн Златоустый[1741]! Феодора — огненный ум Афанасия Александрскаго[1742], православяи насаждь учения, злославия терние изсекла еси, умножила семя веры одождением духа. Преподобная, по Троицы поборница великая, княгиня Евдокея Прокопьевна, свет трисиянный, вселивийся в душу твою, сосуд избран показа тя, преблаженная, светло проповеда Троицу пресущную и безначалную. Лоза преподобия и стебль страдания, цвет священия и плод богоданен, верным присноцветущая даровася, но яко мучеником сликовна[1743], Мария Герасимовна, со страждущими с тобою взываше: «Ты еси, Христе, мучеником светлое радование». Старец, раб вашего преподобия, поклоняюся главою грешною за посещение, яко простроста беседу доволную и напоили мя водою животекущею. Зело, зело углубили кладезь учения своего о Господе, а ужа[1744] моя кратка, досягнути немощно, присенно[1745] и прикровенно во ином месте течения воды.

Понуждаете мя молитися, чтобы дал Бог терпение и любовь и покорение, безлобие и воздержания, безгневие и терпение, и послушание. И я о сем в души своей колеблюся: нет ли в вас между собою ропоту[1746]? Боюся и трепещу навета дияволя. Евдокея Прокопьевна! Худо, свет моя, неблагодарение! Мария Герасимовна! Чево у вас не бывало преже сего, ныне ли чести искать или о нужной пищи ропотить[1747]? В мимошедшее времена и рабичища слаще тово ели у вас, чем вы ныне питаетеся; а в пустошном[1748] сем — толково ропот и безсоветие.

Увы мне, грешному! Ей, слезам достойно есть: у меня здесь диявол от десных ссору положил, — в догматах считалися, да и разбилися. Молодой щенок, Федор дьякон[1749], сын духовной мне, учал блудить над старыми книгами и о Святей Троице предкнулся[1750], и о Христове, во ад сошествии, и о иных, догматствуя по-никониянски, нелепотно. В книге моей написано и послано к вам[1751] о Господе. Аз же, не утерпев безумию его, и слышати не мог хулы на Господа Бога моего, отрезал его от себя и положил под клятовою, не ради внешних досад, — ни, никако же, — но ради безстудства его на Бога и хулы на старых книг. Буди он проклят, враг Божий!

А у вас, светы мои, какое догматство между собою: Женской быть, одно говори: «Как в старопечатных книгах напечатано, так я держю и верую, с тем и умираю!» Да молитву Исусову грызи, да и все тут. А о пищи и питии, и о чести века сего что роптать? Бросили вы сие, плюнте уже на все! Наудачю ведь говорю. Аль и нет у вас тово, милостию Христа, Бога моего, и заступлением пречистыя Владычицы нашея, Богородицы, помощницы нашей, света?

А ты, друг мой головной[1752], пожалуй, Господа ради, на себе притирай[1753]. Ты уже мертвец, отреклася всего; а оне еще, горемыки, имут сердца своя к супружеству и ко птенцам. Мочно нам знать, яко скорбь их томит. Я и мужик, а всяко живет. У меня в домишку девка-рабичищо робенка родила, иныя говорят, Прокопей, сын мой, привалял; а Прокопей божится и запирается. В летах детина, недивно и ему привалять! Да сие мне скорбно, яко покаяния не могу получить. В ыную пору совесть разсвирепеет, хощу анафеме, предать и молить Владыку, да послет беса и умучит его, яко древле в Коринфах соблудившаго с мачехою. И паки посужю, как бы самому в напасть не впасть: аще толко не он, так горе мне будет тогда, мученика казни предам.

Увы, Феодора Прокопьевна, мати моя! Утеснися душа моя отвсюду грех ради моих. Молися, молися крепко, молися Господа ради о мне! А я уже и не знаю, как живу в горести ума моего; не помню иное в печалех, как день, как нощь преходят у меня. Ох, ох, ох души, отвсюду утеснившейся моей!