Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

И паки Феодору повелеша людем, и несоша ю на сукне в дом ея, и посадиша в той же подклеть, идеже два дни седяху, с нею же паки и княгиню. И железа им возложиша на нозе. Тогда блаженная Феодора рече ко княгини: «Аще нас разлучат и заточат, молю тя, поминай в молитвах своих убогую мя Феодору». Святая же Евдокия удивися, яко присно вкупе бе, а не уведе сего.

Во утрии же день, по истязании их еже со властьми, прииде думный, и принесени Быша чепи со стулами,[2221] и снемше с ног железа, и начаша чепи на выя их возлагать. Блаженная же Феодора, прекрестивши лице свое знамением креста и поцеловав огорлие чепи, рече: «Слава тебе, Господи, яко сподобил мя еси Павловы юзы возложите на ся».

И повеле думный людем, и всадиша ю на дровни, и поведено бысть конюху вести. Она же седши и стул бли себе положи. И везена бысть мимо Чюдова под царския переходы, руку же простерши десную свою великая Феодора и ясно изъобразивши сложение перст, высоце вознося, крестом ся часто ограждаше, чепию же такожде часто звяцаше. Мняше бо святая, яко на переходех царь смотряет победы ея, сего ради являше себе не точию стыдетися, ругания[2222] ради их, но и зело услаждатися любовию Христовою и радоватися о юзах.

Евдокию же княгиню подобне, обложив юзы железными, и отведена бысть во Алексеевской монастырь[2223], и тамо поведено держати ея под крепким началом[2224] и водити в церковь. Святая же таково мужество показа, яко всему царствующему[2225] граду дивитися храбрости ея, како доблествене сопротивляшеся воли мучителсте: не точию бо своима ногама никогда не восхоте, аще и велми нудима бе, к пению[2226] их приити, но аще и на носиле влачаху ея рогознем, тако бо повелено бысть, то она не соизволяет еже и на носило возлещи сама, но, и здрава сущи, к тому часу сотворит себе яко разслаблену и не могущи ни рукою, ни ногою двигнути. Старицам же, пришедшим и воздвигающим ю, бе иногда стужати[2227] и даже до сего безстудствующи, еже святое оно и ангелолепное лице ея дерзостна заушити[2228], рекущи: «Горе нам! Что можем с тобою сотворити! Сами бо видехом, яко в час сий зъдрава бе и беседова со своими весело, егда же мы приидохом, на молитву зовуще, тогда внезапу, яко омертве, нам велики труды творящи, се бо превращаем[2229], яко мертву и недвижиму». Непорочная же агница отвещавает им: «О, старицы беднии! Почто труждаетеся всуе? Еда аз вас понуждаю труд сей творити? Но сами вы, безумствующе, всуе шатаетеся. Аз бо и вас зря, погибающих, плачюся, како же аз сама помыслю когда ити в собор ваш! Тамо у вас поют, не хваляще Бога, но хуляще его, Спасителя, и законы его попирающе». И тако возлагаху святую на носило, яко мертвое тело, и влачаху к пению.

Егда же блаженная узряше кого когда от верных и знаемых, стояща на монастыри и зряща тризнища[2230] ея, глаголаше, стоня: «Увы, утомихся, станите мало!» И старицы положат носило на земли. Глаголаше великая: «Старицы! Что се творите, влачаще мя? Еда аз хощу молитися с вами? Никакоже! Несть право, еже со отступльшими закона Христова обще молитися нам християном. Но реку вам нечто: прилично убо, идеже ваше пение возглашается, тамо, на нужную потребу[2231] исходя, излишне утробное испражняти — тако бо аз почитаю вашу жертву».

Феодоре же отвезене бывши на подворие Печерскаго монастыря[2232], и приставлена бысть к ней стража крепкая: два головы[2233] стрелецкие, пременяющеся, с десятию воины стрежаху.

Елена[2234] же с прочими сестрами крыхуся[2235] страха ради; и не могуща уведети[2236] о святей Феодоре целую неделю, и тужаху зело, и плакаху много, аки младенцы, от матери отлучени. В день же 27 ноября, на день Знамения Пресвятая Богородицы, обрете ю Елена Божиим благоволением, чюдне велми. Великой убо Феодоре изшедши на задней крылец, идеже исходят на нужную потребу[2237], Елене же по улице той шедши, и тако Божиим мановением познастася, бе же и на улице то место таковую же потребу имать, еже ходити ту человеком на облегчение чрева. И ту стоящи Елена приближне[2238], и беседова с Феодорою, на высоте ей стоящи[2239].

И рече блаженная: «О, возлюбленая ми Елено! Ничто мене тако не оскорбило[2240] во днех сих, якоже разлучение ваше[2241], ни отгнание из дому, ни Царский гнев, ни властелское истязание[2242], ни юзы, ни стража. Вся ми сия любезна о Христе; но зело ми тошно, еже более седмицы ни знаю, ни ведаю о вас. Господа ради, не покинте мене, не съежжайте с Москвы, будите ту, не бойтеся; уповаю на Христа, покрыет вас! Ниже бо о сродницех по плоти тако болезную, о вас же рыдая не престаю. Вся о укреплящем мя Христе возможно ми суть, единого же сего до конца не могу терпети».