Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Марии же тамо седящи и беду приимаше более обою сестр — безстуднии воины пакости творяху ей невежеством. Прихождаху же к ней и попы никонианския и много ея смущающе и укоряюще яко расколницу. Единою же приидоша к ней яко бес со дияволом, сиреч поп со дияконом, и нуждаху[2265] ея, да прекрестится трема персты. И не хотяше. Они же, обезстудившеся, якоже пси, приближившеся, окаяннии, начата персты ея ломати, складовающе щепоть. Она же, гнушающися, глаголаше: «Несть се крестное знамение, но печать антихристова!» Они же противо[2266]: «Ни, не тако, но сии два перста, яже ты слагаеши, показуя крест свой, младенцы, егда калом ся умажу, тогда матери их сима двема перстома гной их оскребают». Тако бо злочестивии умюще лаяти!

И сице им всем трем по разным местом седящим и терпящим о имени Господни.

Лета того сподоби Бог великую Феодору в юзах и за крепкою стражею причаститися от руку преподобнаго отца Иова Лговскаго[2267], о немже и прежде речеся[2268]. Бысть же дивно. Понеже у нея на карауле един голова милостив к ней зело, молит его святая, рекущи: «Егда бех[2269] в дому моем, во едином от сел наших служаше некий священник, стар сый, и бяше милость наша к нему. Ныне же слышах, яко зде он. Жаль ми его, старости ради. Аще есть твоя милость к нашему убожеству, повели, да призову его». И повела. И прииде старец святый ко святей мученице, яко Варлаам ко Иасафу[2270], безценный бисер[2271] подати белецким образом[2272]. И грядущу ему в сенех, и сам голова, востах, поклонися ему. И сподобив мученицу прияти Тело и Кровь Христову, и отиде. Толико же умилися блаженный старец, зря великое страдание великия госпожи, яко последи невозможно ему без слез воспомянути ея.

Бысть же и се паки дивно. Обе сии сестры единородныя, великая, глаголю, Феодора и благоверная Евдокия, вожделеста в жизни сей видетися в лице и побеседовати. И молястася всесилному Богу, яко да утешит их. Последи Евдокия рече княгине своей, у неяже в келии седяше: «Госпоже, ты веси болезнь детскую[2273]. И се а оставих их Христа ради! Аще обретох благодать пред тобою, пусти мя в дом мой, яко да целовав их и утешив, и сама утешуся, и прежде вечера паки возвращуся дозде[2274]. А никтоже не возможет уведети вещь сию, точию ты и аз. А возможе по сему быти, аще восхощеши точию помиловати мя: се бо днесь полудневая година, а игумения в гостех, и старицы разыдошася, и людей на монастыре мало, а аз, фатою покрывшеся, пройду, и никтоже узнает мя». Княгиня ж та паче чаяния человеческаго пусти мученицу-княгиню, повеле оставити образ Пресвятая Богородицы, рекущи: «Вем аз, како ты любиши образ Владычицы нашея; остави ми его зде и иди с миром, и вем, яко она Помощница возвратит тебе семо[2275]».

И иде блаженная, и грядущи ей путе, навади бес неких злых человек, и глаголаху друг ко другу: «Имите ю[2276], беглая есть!» Она же смело отказоваше. И снидеся на пути Еленою, и приидоста до Печерскаго подворья. Дворница же поведа Феодоре пришествие их. Блаженная сосла от себе рабу свою Анну, а вместо ея к ней взыде княгиня Евдокия и на крылце мимо ног караульщика прошла, ему мнящу, та же Анна идет. И беседоваста любезно мученица со исповедницею.

И позавиде диавол, и подвиже[2277] бурю, и познана бысть вещь, и крамолу воздвигоша вси десятерица воин. И, призвавши, Феодора умоли началника. Он же умоли воины, и умолкоша. Мученицам же бысть се к блажайшему: повеле бо голова гостьи той начевати у нея: «Да аз, — рече, — нощию отпущу ея тайно». Святии же нощь тую всю ликоваху, беседующе. И к свету отиде Евдокия, и проводи ю Елена. И прииде в монастырь, и все утаися и утишися. Елена же седящи и им служаше, потребная им строяше[2278], и пищу, и одежды, и овогда[2279] сама ношаше, овогда же со инеми посылаше.

К Евдокии же не единою[2280] приежжал и Михайло Алексеевичи[2281], и, у окна стоя, со умилением глаголаше: «Удивляет мене ваше страдание, едино же смущаетъ мя — не вем, аще за истину терпите?»

Множество же велможных жен приежжаху, и от простых людей притекаху на зрение, како влачаху княгиню на носиле. Наипаче же велможнии тии преизлиха любезне дивляхуся и аки о сроднице своей болезноваху. Видевши же сие игумения, и сугубыми[2282] помыслы содержима бе: ово[2283] жалостию преклоняшеся о страдании ея, помышляющи сан ея велможный, ово же и возмущашеся, видя, яко сие влачение паче ей к прославлению, вси бо народи срищутся[2284] на видение терпения ея. И сия помыслив, приходит к патриарху Питириму[2285], тогда сущу, и поведа ему о вещи, како у них в монастыри деется и каковая княгиня седит и за кую вину, ему бо того не ведущу, яко прежде его посаждени Быша. Вопрошающе же ему опаснее[2286] игумению, прилично стало игумении и о Феодоре воспомянути. Конечнее[2287] же патриарх рече игумении: «Иди ты, аз о сем цареви имам воспомянути[2288]».