Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

И потщався[2289] к царю, и воспомяну ему о великой Феодоре и о блаженней княгине. «Аз, — рече, — тебе, государю, советую боляроню ту, Морозову вдовицу, кабы ты изволил паки дом ея отдати ей и на потребу ей дворов бы сотницу християн дал, а княгиню ту тоже бы князю отдал, так бы дело то приличнее было; женское бо их дело, что они много смыслят».

Тогда рече царь: «Святейший владыко, аз бы давно сие сотворил, но не веси[2290] ты лютости жены тоя. Аз бо како ти имам поведати, елико ми ся поруга[2291] и ныне ругается Морозова та. Кто ми такова злая[2292] сотвори, якоже она! Многи бо ми труды сотвори[2293] и велия неудобства показа. И аще не веруеши словесем моим, то изволи искусити[2294] собою[2295] вещь и, призвав ю пред ся, вопроси, и тогда увеси крепость ея. И егда начнеши ю истязати[2296], тогда вкусиши пряности ея. И по том что повелит твое владычество, то и сотворю, и не ослушаюся отнюд словесе».

И во 2 час нощи поемше Феодору и с юзами и посадивше на дровни, и сотнику[2297] повелено тамо ити. И привезоша ю в Чюдов, и введоша во Вселенную полату. И бе ту стоя Питирим патриарх, и Павел митрополит, и инии власти, и от градских[2298] началник немало. Великая же предста на сонме[2299], нося на выи оковы железныи. И в первых патриарх рече: «Дивлюся аз, яко тако возлюбила еси чепь сию и не хощеши с нею и разлучитися». Святая же обрадованным лицем и веселящися сердцем рече: «Воистинну возлюбих, и не точию просто люблю, но ниже еще насладихся вожделеннаго зрения юз сих! Како бо и не имам возлюбити сия, понеже аз, таковая грешница, благодати же ради Божия сподобихся видети на себе, купно же и поносити, Павловы юзы, да еще за любовь единороднаго Сына Божия!» Тогда патриарх: «Доколе имаши в безумии быти? Полно лядова[2300] нрава держатися! Доколе не помилуеши себе, доколе царскую душу возмущаеши своим противлением? Остави вся сия нелепая начинания и послушай моего совещания[2301], еже, милуя тя и жалея, предлагаю тебе: приобщися соборней Церкви и росийскому собору, исповедався и причастився». Отвеща блаженная: «Некому исповедатися, ниже от кого причаститися». Паки патриарх: «Много попов на Москве!» Глагола святая: «Много попов, но истиннаго несть». Еще патриарх: «Понеже велми пекуся о тебе, аз сам на старости понуждуся исповедати тя и потрудитися — отслужа, сам причащу тебе». Премудрая же паки глаголя: «И что ми глаголеши, еже сам! Аз не вем, что глаголеши! Еда[2302] бо разньство имаши от них? Еда не их волю твориши? Егда бо был еси ты митрополитом Крутицким и держался обычая християнского, со отцы преданнаго нашея русския земли, и носил еси клобучок старой — и тогда ты нам был еси отчасти любим. А ныне, понеже восхотел еси волю земнаго царя творити, а Небеснаго Царя и содетеля своего презрел еси, и возложил еси рогатый клобук римъскаго папы на главу свою, и сего ради и мы отвращаемся, то уже ты прочее[2303] не утешай мене тем глаголом, еже „аз сам”, ниже бо аз твоея службы требую[2304]».

Тогда патриарх глагола архиереом своим: «Облецыте мя ныне во священную одежду, яко да священным маслом помажу чело ея, яко негли[2305] приидет в разум; се бо, якоже видим, ум погубила есть».

И облекоша его, и масло принесоша, и взем спицу, сущую в масле, и нача приближатися ко святой. Она же дотоле сама на ногах отнюд не стояла, но поддержали ея сотник со инем, и она, на их руках вся облегши, с патриархом говорила; егда же зрит его к себе идуща, сама ста на ногах своих и приготовася, яко борец. И митрополит Крутицкой, протяг руку, единою поддержа патриарха, а тою хотя приподняти треуха, иже на главе, блаженныя, яко да удобно будет помазати патриарху. Великая же отпхну руку тую и рече: «Отиди отсюду!» — и отрину руку его и со спицою: «Почто дерзаеши и неискусно[2306] хощеши коснутися нашему лицу? Наш чин мошно тебе разумети![2307]»

Патриарх же, поомочав спицу в масле и протяг руку свою, хотя ю знаменати на челе. Преблаженная же, яко храбрый воин, велми вооружився на сопротивоборъца[2308], напротиво[2309] ему свою руку протягши, и отрину руку его и со спицою, вопия и глаголя: «Не губи мя, грешницу, отступным своим маслом!» И позвяцав юзами, рече: «Чего ради юзы сия аз, грешница, лето целое ношу? Сего бо ради и обложена есмь юзами сими, яко не хощу повинутися, еже приобщите ми ся вашему ничесомуже[2310]. Ты же весь мой недостойный труд единем часом хощеши погубити! Отступи, удалися! Не требую вашея святыни никогдаже!»

Слышав сия патриарх и не терпя многаго срама, разгневася зело и от великия горести возопи: «О, исчадие ехиднино! Вражия дщи[2311], страдница![2312]» И возвращался от нея въспять, ревый, яко медведь, крича, зовый: «Поверзите ю долу, влеките нещадно! И яко пса чепию за выю влачаще, извлецыте ю отсюду! Вражия она дщерь, страдница, несть ей прочее жити[2313]! Утре[2314] страдницу в струб!»