Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Царь же, не терпя сего зрети, еже приходити ту многим велможным на удивление[2356] страдания ея, и повеле ю привести паки в Москву, в Хамовники[2357]. И приведена бысть к старости на двор, той же обрадовася радостию великою. Иприхождаше ту к ней наставница Мелания на посещение и Елена, служителница юзам ея. И ликоваху обще[2358] со многими слезами.

Потом рече царю сестра его старейшая Ирина[2359]: «Почто, брате, не в лепоту твориши и вдову ону бедную помыкаеши с места на место? Нехорошо, брате! Достойно было попомнити службу Борисову и брата его Глеба». Он же зарыча гневом великим и рече: «Добро, сестрица, добро! Коли ты дятчишь[2360] об ней, тотчас готово у мене ей место!»

И вскоре посла в Боровеск, в жестокое заточение, иже на то устроеный тамо острог[2361] и в нем земляная тюрма. И вниде Феодора в темницу, радующися, и обрете в ней седящу инокиню, Иустину именем, заточену тоя же ради веры.

Блаженная же княгиня, слыша возлюбленную свою сестру и соузницу вдаль от нея отвезену, и яко младенец по матери горце рыдаше. Подобна же и страстотерпица Мария. Всевидящее же око Божие виде стонание их и не презре, но просимой ими от него восхоте им даровати и к великой страдалице причтати[2362] неразлучно.

Бысть же сице. Повеле Алексей царь и княгиню тамо же свести. И яко приближися к темнице, и отверзающи двери, и зело радуяся, сотвори молитву. Феодора же яко узре любезную свою и прием[2363] ю за обе руце, возопи светлым гласом: «О тебе радуется, Обрадованная, всякая тварь!»[2364]

Мало же помедлив, привезоша и Марию, и бысть им совершенная радость.

Бог же милосердый ниже тамо их остави без утехи скорбети, но утешая их, аки птенцов. Сотников, отпущаемых тамо на караул, Иоакинф еще на Москве, в дом свой взем, ухлебливаше[2365], чтобы не свирепы были. А в Боровеск посыловал племянника своего, Иродиона именем, и он в темнице бывал множицею[2366], и инии мнози. И наставница их Мелания не единою[2367] посетила их тамо, Елена же и множицею бывала.

Позавиде же сему лукавый и возмути началников. И прислали указ, разыскать[2368], кто к ним ходит и како доходят. И Памфила некоего боровитина пытали, спрашивали Иродиона. Он муку великую терпел, а не предал. А Родион той в то время у него под полом пробыл. И понеже не повинилъся, спустили его в дом, и он лежа, а крови его текущи, глагола жене своей: «Агрипина, ныне хорошо стало, свободно, отнеси светом теми поскоряя луку печенова решето». Последи того Памъфила и с женою сослали в ссылъку в Смоленеск, иже и доныне тамо терпит.

Седящим же им, часто моляху наставницу свою матерь Меланию, чтобы их посетила, и всяко не бе воля. Потом же аки известися Феодоре, яко скоро будет отшествие их, сего ради пишет к матери своею рукою, еже рече: «Умилосердися, посети в останошное[2369]», якоже и бысть[2370]. Молит же взяти ей с собою и болшаго брата. И поспеши[2371] Бог; и яхомся пути[2372], понеже слышахом, яко в тех днех мысль бе у царя, еже, послав, допросит их накрепко и аще не покорятся, указ чинити. Но обаче нас сохранил Бог.

В день недельный[2373], в 3 час нощи, приидохом в темницу. И бысть нам обще с ними радость неизглаголанная. Великая же Феодора — не вем, како нарещи ю имам[2374], — тюрму свою пресветлою темницею зовяше и наставницу свою матерь Меланию равноапостольною и апостолом Господним нарицаше. «И почто, — рече, — свет моя, нас, птенцов своих, надолзе не посещавши? Невозможно бо есть нам без твоего наказания жизнь свою добре правити». И облобызаху обе руце ея часто. Купно же и третия с ними, Мария, часто же лобызаше. И беседовахом нощь ту всю. Бе же время генваря 11. И отидохом с Родионом на разсвете. Мати же Мелания и с Еленою, моления ради мучениц и за великую их любовь, дерзнуша и день той пребыти у них и совершена утешишася.

По нас же, якоже речено бысть, в другий вече не прииде сотник еще тамо вести нас. И скорбихом, душу разделяюще.

Умилосердися же Господь, и приидохом паки в темницу в полунощное время. Мати же тщашеся скоро отити. И всеми им стоящими, мати поучавше их, наказующи. А совершено не вем вины[2375] наказания, но еже слышах, то и повествую. Глаголаше бо учителница: «Вем аз недостоинство мое, но понеже сами зелно належите[2376] и бремя тяжко на мою выю возлагаете, яко да сказую вам путь Божий, — еда[2377] аз забыхся, и ныне убо, видевше терпение, и еже приближити ми ся к вам боюся, да не изшед от вас огнь и опалит мя, унылую, — но понеже связасте мя любовию Господа нашего, послушайте же недостойных словес: потщитеся исправитися. Се бо аз вижду, яко связастеся юзами брани[2378] бесовския[2379], и аще, — рече, — не свободитеся юз сих, то не помогут вам и сии юзы железныя, ихже носите Христа ради».