Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Се же матери глаголющи к ним, Феодора десницею своею держаше левую руку ея, Евдокия же правую. И егда же услыша блаженная Феодора таковыя словеса от матери своея, течаху источницы слез по святому оному лицу, руку же матери любезно лобызающи не престаше. И егда мати премолчаваше[2380], тогда святейшая, рыдающи, вещаше: «Не рех ли ти, о радость моя, и прежде, яко без твоего пастырства не можем добра сотворити ничтоже! Так-то мы все, государыня, без тебе по своей воли, да что ты видела в малем сем часе[2381]. О, горе нам! Удалихомся твоего наказания[2382] и лишихомся дара послушания! Откуду нам тебе Господь даровал! Ты нам апостол Христов! О, свет наша! Не покинь нас без наказания!»

Аз же, видев сие и слышах, преизлиха пребых удивляяся разуму, и терпению, и любви блаженныя Феодоры, како, наказуема любезне, — смиряшеся, а и неповинна ни в чесом же.

По прешествии же зимы тоя воскури диявол бурю велику зело, ревый злобою на мучениц, побеждаем терпением их. Бысть же сице.

На Фоминой седмице[2383] прислан с Москвы подьячей Павел и внезапу прииде в темницу с великою свирепостию и еже бе у них всякия потребы[2384] и брашно снедное, самое скудное, все побрал, и одежды, буде было по другой[2385], все пограбил, точию же оставил во единой ризе. Не точию же се, но и малыя книжицы отъят[2386], и еже верх злобы сотанинъския — божественыя иконы, иже имяху у себе мученицы на малых дсках воображения, они же всесквернейшии сосуди не убояшася и сего сотворити, яко злейшии бисермяне, все у них отъяша. У Феодоры же бе икона пречистыя Богородицы, чюдотворныя Одигитрие. И егда понесоша ю ис темницы, отъемше ю у нея, и возва гласом крепким, и возопи со слезами, рыдающи о иконе. И утеши ю блаженная Евдокия, рекущи: «Не плачи, не точию Помощница наша не точию не остави нас, но и сам Христос с нами и есть, и будет!»

Бысть же молва[2387] немала в воинех, истязани[2388] бо Быша сотники, кто доносил им потребная и кто допущал приходящих к ним. И инии повинилися, что и сами доносили и инех приходящих допущали. И Быша сотником беды вликия. Тогда и той сотник, при котором мы были, виноватей иных стал, Александ Созонов сын Медведевъской, и биен бысть, и салдатом рядовым учинен, и сослан бе на Белъгород[2389].

О Петрове, же дни прислан в Боровеск розыскивать[2390] дьяк Кузмищев[2391] и святых мучениц истязал о приходе, и о приношении. Преподобномученицу же Иустину в срубе, сожег, занеже не восхоте знаменатися[2392] трема персты.

Оставших же ради[2393] темницу разориша и лютее тоя учиниша, уже бо не якоже первую, но зло глубоко в земли выкопавше, и тамо двою блаженных сестр посадивше, премудрую Феодору и славную Евдокию. Марию же в тюрму отдали, где злодеи седят. Не поведано же им давать ни пищу, ни питие. Аще ли же кто дерзнет чрез[2394] повеление и последи о сем сыщется[2395], и таковаго главною казнию казнить[2396].

И бысть то время люто зело. Уже зело бояхуся еже допустити кого или самем каково-либо утешителное послужение сотворити.

Но кто может исповедати многое их терпение, еже они в глубокой темнице претерпеша, от глада стужаеми[2397] во тме несветимей, от задухи[2398] бо зеныя, понеже парам земным спершимся, велику им тошноту творяще. И срачиц им пременяти, ни измывати не возможно бе. Еще же и верхния оны худыя ризы ради тепла всегда ношаху, от сего же бысть множество вшей, яко и сказати невозможно; и бысть им се, яко неусыпающее червие, во дне бо снедаху и в нощи не спаху.

Но обаче аще и зелно запретил земный царь еже отнюд не подати им пищу, Небесный же Царь повеле им подавати пищу, премудрости учителницу, сиречь зело малу и скудну: овогда сухариков пять-шесть дадут, тогда воды не дадут пити, а когда пити дадут, тогда ясти не спрашивай. И всяко бе: овогда яблоко едино или два подадут, а ино ничтоже, а овогда огурцов малую часть. И сие творяху воини, иже ту обретшиися благонравии, и видяще превеликое страдание великих людей и умиляющеся сердцы, и от слезны душа милость малу творяху, да и сие от прочих братий своих таящеся, вервию[2399] спущаху к ним.