Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Единою[2431] же матери Мелании приключися ей в недуг власти, и умираше от болезни. Феодора же, на Печерском подвории седяще, и плакате зело, матерьня разлучения не могии терпети, и глаголаше: «Господи, не сотвори нас сиры! Кто нам будет вождь, к тебе возводя, и кто наставит в путь твой непрелестно[2432]!»

И во едину нощь сице мати изнеможе, яко и предстоящих пред нею сестр и рыдающих горко не знати ей; и даже дотоле доиде, яко многому духу собирашеся в персех ея и редко дыхаше, и весьма чающим сестрам умрети ей. И внезапу очютися[2433] мати и в приходящий день здрава бысть. И поведаше сестрам: «Аз, — рече, — не чаях себе ожити, егда убо вы в нощи сей рыдаете надо мною; дух же мой собирашеся в персе моих, и ощущах, яко изо всего телесе моего яко нечто животно[2434] собирашеся к сердцу и яко хотяше изыти гортанем моим. И в то время зело ми бысть тощно, и паки и нозе и руце ощущах яко омертвеша, и таково ми бысть тощно, яко мнети ми разсестися[2435] сердцу моему. Бысть же ми и се разумно[2436], яко весь он собравшийся дух и раздымающийся в персех единою[2437] хощет ис телесе изыти. И се внезапу паки уразумех, яко устремление оно многа духа внезапу отступи от персей и яко вода потече по всему телеси, и ощутих и руки и ноги оживша, и бысть ми легче, и абие прозрех и видех вас плачющих».

Посла же мати Феодоре матерное благословение. И прииде к ней Мария девица, и виде Феодору не токмо лицем почерневъшу, но и устне ея на части разседошася; и вскоре предвари вопросити Марию: «Есть ли лекче матери нашей?» И рече: «За молитв ти здрава бысть. Но молю тя, ты повеждь ми, почто тако огорчена еси?» Блаженная же, и еще слезам во очию ею, рече ей: «О, Марие! Зело неутешно рыдах сиротства своего и просих у Христа, да оставит нам матерь нашу, паки же и то вещах[2438] ко Владыце, яко да даст ей лучшая. И бех обоим содержима[2439], лучшего прося, и хотех хотением, желах, еже еще ей с нами пожити, и нас отпусти ко Христу, и самой ей мученице быти. И тако препроводих всю сию нощь, рыдающи. Ныне же благословен Господь Бог наш, оставивый нам правителницу, яко да в невоздержании нашем обуздовает, а в скорбех утешает!»

И прииде Мария и поведа матери вся реченная от блаженныя. И положите вси во уме своем: якоже Козму игумена, слез ради и жаления отец, повеле Бог паки возвратити душу[2440], подобне тому и зде прилучися, и ради рыдания угодницы своей Феодоры дарова живот[2441] наставнице ея Мелании.

Седящи же блаженней Марии на чепи за караулом, посла к ней Феодора, глаголющи: «Аще не предаси себе под начал в повиновение матери нашей, то не можеши управитися; аще же умолиши ю, и умилосердится и присвоить тя, и будеши ея послушница, то вся благая сотвориши и возможеши претерпети до конца». Егда же токмо услыша Мария, без всякого закоснения[2442] молит матерь приити к ней. Бе же к ней приход строптив зело, и едва дерзну мати, обачеже многаго ради моления не возможе презрети. И егда снидостася, начат ю Мария молити. Мати же отрицашеся, глаголя себе недостойну быти. Блаженная же падает на землю, плачющи горко и руце материи не преста облобызающи устнами, а омывающи слезами. «Почто мя, — рече, — не хощеши помиловати, якоже онех блаженных двою сестр? Но вем, яко аз несмь достойна дщерь твоя быти и именоватися, якоже онии велицы госпожи, боляроня великая Феодора и благоверная княгиня Евдокия Прокопиевны, изящнии[2443] послушницы и возлюблении твои дщери. Мене же, молю тя, не токмо персту своему мизиному причти, но хотя единому ногтю своему причти, точию нарцы[2444] мене своею, да буду токмо послушница твоя! Господа ради умилосердися, не отлучай мене от возлюбленных своих, от Феодоры и Евдокии, светов моих!» Мати же, аще и зело не хотяше, но обаче рече ей: «Христова ты и моя». И она возрадовася велми. И бяху вси трие, едина единой ревноваху в послушании.

Егда же беста мати с Еленою в темницы, и в день той глагола мати Иустине, яко да изыдет она вместо ея ис темницы на свободу, а она вместо ея останет ту. Иустина же иде вопросити старца своего, иже бяше ей, егда живяху в мире, по закону супружники, седяше же ту же во остроге в другой темнице[2445]. Он же подтверди[2446] ю, яко да терпит до конца и да не погубит венца своего. «Се бо, — рече, — зриши ли, како они Христа любят и волею его ради в юзы и в смерть, а ты много терпев, а ныне хощеши все погубити». И послуша она, и утвердися, еже тако тому быти, сиречь до смерти терпети. Грядущи же от тоя темницы к мученицам и посреди обою темниц бывши, возва и возопи, и вознесе глас свой, и плакася велми, и глаголаше многая словеса в рыдании своем по обычаю своему. И послушаху плача ея мати Мелания с Еленою, вкупе же и мученицы, и дивляхуся, славяще Бога.

Бе же у сея Иустины таков плачевный обычай, егда ей найдут некая помышления жалостная, тогда ей не мощно держатися, ниже утаитися, но во услышание всем рыдает горце.