Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Я боло тово в тебе не чаял по словесем твоим. Говорила боло ты и по смерти моей их не покинуть, а ныне, вижи, и при живом — оплевала Выдаешь веть, каков тебе сын — таковы и мне дети, хотя бы оне и впрямь заплутали. И ты бы их духовна смиряла, а голодом не морила, а то нынеча, оставя себя, да людей смиряешь! Нутко, ты посмиряй себя, как я, бывало, всем себя велю домашним по трожды[2460] ударить плетью, колико душ прилунится в дому моем; иное прилунится человек 20 и с 30, и все биют мя, а я молитвую. А то ты на небо то хочешь взыти, бьючи сама, а не бита быти!

Да што на тебя дивить! Иное тебя и людишка худые с умом тем смяли, притрапезные плуты, которые в словах проходят словеса Господня, а не в делех, а ты у них краснословия их слушаешь и искренних другов изгоняешь. Что Никон патриарх нас от царя оттеснил своим коварством, так то и те от вас наших вымыслом оттсняют, да в вашей плоти похвалятся. Бог их с нами разсудит, что оне на нашем основании своя гнилыя храмины созидают!

Как тебе дали двор и крестьян прибавили[2461], и ты ко мне тогда писала: «Есть, чем, батюшко, жить; телеснова много дал Бог». А ныне в другой грамотке пишешь: «Оскудала, батюшко, поделитца с вами нечем». И я лише разсмеяхся твоему несогласию!

А все то у тебя притрапезники и душегубцы изгубляют, а истинным рабом Христовым и проливающим крови своя за Христа милостыня от тебя истекает, яко от пучины морския малая капля, и то с оговором. Да сказывал мне Федор, обещалася боло, де, ты давать от имения своего с клятвою пятую долю страждущим рабом Христовым, а ныне большо жаль стало, или тем отдаешь, которые пропивают на вине процеженном, на романее и на реньском, и на медах сладких, и изнуряют во одеждах мяхких.

Горе тебе, несмотрительно[2462] живущей! Лише печосся о том, как бы дом строен[2463], как славы нажить больше, как бы села и деревни стройны, а тово не знаешь, что утренний день принесет нам, — сия бо подобает творить и онех не оставлять.

Ну, полно мне тово говорить! Помирися с Федором, помирися з детьми моими — добро ти будет. Аще ли ни — то не хорошо будет.

Напрасно покидаешь и Марковну, Марковна — доброй человек, я ее знаю. Пожалуй, Бога ради, окупи ея долг-от, буде у тебя сойдется, да помоли брата своего и нашего друга, чтоб пожаловал о кормовой тое грамоте[2464], пожаловал потружался... ставить...

Пожалуй, Бога ради, не отринь от себя детей моих духовных, Дмитрия попа с попадьею[2465], а то слышу, что ты их изгоняешь.

Ф. П. Морозова — жене Аввакума Анастасии Марковне {54}

Благочестивой и христолюбивой рабе Христове Настасье Марковне, з чады и снохою и со внучкою[2466]. Как вас Господь сохраняет в таких ваших печалех, а моему окаянству еще владыко Христос, по своей премногой милости и святых отец молитвами, терпит, до воли Божия жива и з чадом своим[2467].

В таких своих суетах мирских и душевных печалях сокрушаюся, по вся дни и часы опасаюся; и мне и так тошно, а еще нынешния печали и вконець меня сокрушили, что такими святыми душами смутил один человек, егоже имя сами ведаете[2468]. Прежде сего мутил он мне на твоих детей всячески, каковы оне высокоумны и каковы непостоянны: «Нельзя, де, их тебе жаловать. И о том много вам писать, что не токмо с вами мутил, и со всеми Христовыми рабы, и всем домом моим мутил, и в том судит его Господь. А как я отказала ему, и он всем стал мутить на меня, и детям твоим, и всем оглашал, и поносил меня не делом[2469], и так поносил, что невозможно не токмо писанию предать, но и словом изрещи невозможно. Не убояся он суда Божия, и не помянув смертнаго часа, и в том не постави ему Господь греха сего. Только ты, матушка, опасайся таковаго: лукав есть и зело злокознен. Истинно, несть в нем страха Божия, и вам бы отнють тому веры не нять[2470], и ко мне попрежнему любовь иметь, и я к вам такожде всею душею всегда рада, и николи у меня ненависти не бывало; только мне то печално, что он и вашими душами возмутил. Дивлюся я твоим детям, что они с ним водилися, а козней ево не провидели. Уже мне, грешной, владыко Христос дал свое милосердие, святых отец молитвами, познати ево козни и пронырство; а дети твои и в то время с ним водилися, и я на то положила, вос[2471] оне и не познали его. А на тебя, матушка, отнюдь у меня никакия досады нет, ни на дитей твоих; я вам вседушно рада. А деток своих, Марковна, уйми, чтобы оне с таким бездельником не водились. На ково оне меня же променяли! Дело ль то их, что им тому поверить да ложь ко отцу писать Аввакуму и к прочим!