Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

И в таковой великой нужи святая Евдокия терпеливно страда, благодарящи Бога, месяца два и пол[2400], и преставися сентября в 11 день. И бысть преставление ея слезно. Егда бо изнеможе от великаго глада и невозможно ей бе стоящи молитися, ни чепи носити, ни стула двизати, возляже, и овогда седящи[2401] молитву изо уст[2402] творяше. А лествиц, сиречь чоток, не бе у них — и то мучители отняли. И мученицы навязали пятьдесят узлов ис трепиц и по тем узлам, аки по небесовосходной[2403] лествиц, обе напеременах молитву Богу возсылали. Егда же виде себе Евдокия нарочито[2404] изнемогшу, глагола великой Феодоре: «Госпоже мати и сестро! Аз изнемогох и мню, яко к смерти приближихся. Отпусти мя ко Владыце моему, за егоже любовь аз нужду сию возлюбих. Молю тя, госпоже, по закону християньскому, — да не пребудем вне церковнаго предания, — отпой мне отходную, и еже ты веси — изглаголи, госпоже, а еже аз свем, то аз сама проговорю». И тако обе служили отходную. И мученица над мученицею в темной темнице отпивала канон, и юзница над юзницею изроняла слезы, едина в чепи возлежа и стоняше, а другая в чепи предстоя и рыдаше. И тако благоверная княгиня Евдокия предаде дух свой в руце Господни месяца сентября в 11 день.

И призва Феодора единаго от воин и повеле, сказати началнику града. Он же повеле, ити ему в темницу и извлещи тело ея оттуду. И прииде воин. И сама Феодора тремя нитьма во имя единосущныя Троицы пови тело любезныя сестры своея и соузницы Евдокии, и увязав вервью. Воину изшедшу и конец верви в руку держащу, Феодора же помогаше ему. И теплы слезы излия святая проповедница на святое тело сестры своея исповедницы, тихо рекущи: «Иди, любезнейший цвете, и предстани прекрасному ти жениху и вожделенному Христу!» И сия изрекши, подаде воином, и извлекоша. И положиша е[2405] просто[2406], не погребено и не покровено.

И посла началник отписку к Москве, что укажут. И приказал бе царь извести вон и в пустыни на лесу загребсти тело ея. И рече думной Иларион: «Аще, — рече, — сие тако будет, то уже капитоны[2407] и расколники, обретше, имут взяти с великою честию, яко святых мучениц мощи, и начнут глаголати, яко и чюдеса многия бывают, и будет последняя беда горши первыя» [2408]. И годе[2409] бысть се царю. И повеле якоже живу, тако и умершее тело за караулом держати и внутрь острога в землю закопати. И обвивше е рогозиною, сотвориша тако. Се же бысть дивно: донележе[2410] указ с Москвы не прииде, святое оно тело внутрь острога просто на земли лежаше пять дней, и не токмо не почерне, но и на всяк день светлее и белее являшеся, яко воином зрящим зело дивитися и глаголати: «Воистину сии святии суть страдалицы! Се бо тело сие не токмо ничтоже смертовиднаго зрака[2411] не являет, но и яко живу сущу и веселяшуся, цветущу, и светлеется пред очима нашима». И славляху Бога.

По скончании же мученицы Евдокии возмне царь, еда како[2412], от великаго глада снедаема, великая Феодора мало умякчися и им снизхождение покажет и малое повиновение принесет. Сия помыслив, присылает к ней старца от себе, монаха никонианскаго, еже увещавати ю.

И пришед той старец монах к темнице ея и начат молитву творити, оставя сыновьство Христово к Богу[2413]. И сице пребысть творя надолзе, и не бе гласа, ни послушания[2414]. Последи же рече Господа нашего Исуса Христа Сыном Божиим, и въскоре блаженная рече: «Аминь». И вниде в темницу и рече ей: «Почто ми прежде не рече „аминь”, мне стоящу вне и молитву надолзе творящу?» И рече блаженная: «Егда слышах глас противен[2415], молчах; егда же очютих[2416] не таков, отвещах». И глагола ей монах, якоже повелено есть ему еже увещати ю поне мало покоритися. Доблественный же адамант[2417], егда услыша таковая, позыба[2418] главою и, воздохнув велми, глагола мужески: «Оле, глубокаго неразумия, о, великаго помрачения! Доколе ослепосте злобою? Доколе не возникнете[2419] к свету благочестия? Како убо сего не разумеете? Аз еще егда бех в дому мое, во всяком покои живя, ниже тогда не восхотех ко лжи вашей и нечестию пристати; православия же крепце держащися, не точию имения не пожалех, но и на страдание о имени Господни не устрашихся дерзнути. И паки в начале, подвига моего, егда юзами сими обложиша мя Христа ради, многая ми стужения[2420] показоваху, аз же отвращахуся. А ныне ли от добраго и краснаго Владыки моего хотят мя отлучити, вкусившия доволно сладких подвиг за пресладкаго Исуса! И уже имам 4 лета, носящи железа сия, зело веселящися и не престах облобызающи чепь сию, поминающи Павловы юзы; наипаче же яко и возлюбленую ми сестру единородную, союзницу и сострадалницу, предпослах ко Владыце, вскоре же и сама, Богу помогающу ми зело любезне, тщуся отити тамо. И прочее убо вы, отложше всю надежду, еже от Христа мя отлучити, к тому[2421] ми о сем отнюд не стужайте[2422]! Аз бо о имени Господни умрети есмь готова».