Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Нынешняго 160-го (1652) году принесли великого святителя Иева патриарха мощи априлия 5-й день в понеделник шестые недели часы в оддачю денные[2519] в монастырь к Пречистой Богородицы Страстный. А встречать посыланы ево святые мощи власти: митрополит Казанский и Свияжский Корнилей[2520], архиепископ Муромский и Резанский Мисайло[2521], архимандрит андроньевской Селиверст[2522], спаской игумен из-за Ветошнаго ряду[2523], протопоп ис-под колоколов[2524] да ис собору священник да диакон[2525]; да со властьми въстречали бояре наши — князь Алексей Никитичь Трубецкой[2526] да князь Федор Семеновичь Куракин[2527], да околничия наши князь Василей Григорьевичь Ромодановской[2528] да Прокофей Федоровичь Соковнин[2529], да дьяк Семен Заборовской[2530]. А всретили те ево честные мощи в селе Тушине, за двенатцать верст до Москвы, по Иосифовской дороге[2531]. И ис Тушина несли на главах стрелцы до самой Москвы. А яз, многогрешный царь, встречал с патриархом, и со всем освященным собором, и со всем гоударьством, от мала и до велика. И многолюдно таково было, что не вместилися от Тверских ворот по Неглиненские ворота. И по кровлям, и по переулкам яблоку негде было упасть. А Пожар[2532] весь занят людьми пешими, нельзя ни проттить, ни проехать. А Кремль велел запереть. Ин и так на злую силу[2533] пронесли в собор, такая теснота была. Старые люди говорят, лет за семьдесят не помнят такой многолюдной встречи. А мощи Иева патриарха плоти есть не везде, понемногу: а глава цела, а плоти нет, не разселася, как Богом сотворена, такова и есть. Шапка на главе вся цела, шитая. И жемчуг весь цел, и горностай у шапки цел, толке мало почернел. Руки целы, пальцов нет.

И патриарх, наш отец, со мною жаловал, плачучи, говорил: «Вот, де, смотри, государь, каково хорошо за правду стоять — и по смерти слава». Да много плакал, мало не во всю дорогу до самого до собору.

И, пришедши, поставили в ногах у Иасафа патриарха[2534], на мосту наверху[2535]. И окълали кирпичем, а сверху доска положена, а не заделана, для свидетельства. Почели было свидетельствовать, да за грехи наши изволил Бог отца нашего патриарха взять в вечное блаженство. И топере все стало, ожидаем тебя к свидетельству. А чудеса от него есть.

И как почели ево ставить на месте том, и отец наш говорит мне: «Кому, де, в нога у нево лежать?» И я молвил: «Ермогена тут положим»[2536]. И он, государь, молвил: «Пожалуй, де, государь, меня тут, грешнаго, погресть». И как отец наш преставися, и я, грешный, воспомянул ево, государевы, слова: как мне приказывал, где велел себя положить и место выпросил, только дня не ведал, в который день Бог изволит взять. И мне, грешному, ево святительские слова в великое подивление, как есть он, государь, пророк, пророчествовал себе про смерть ту свою. Да с тех мест и заболел лихараткою, да трясла ево, ходячи по дням[2537]. А к Вербному воскресенью[2538] и полехчело. Да пришел утин[2539], да грыжа, на злую силу ездил на осляти[2540]. А кручиноват[2541] добре был: входу нихто не мог угодить, на всех кручинитца. Да и не служил сам, велел Казанскому да властем. А за столом весел таков был. Сказывают, что не ведает, где детца.

Да на Страсъной неделе посылал я в понеделник и во вторник о спасении[2542] спрашивать, и он, государь, сам выходил да сказывал: «Есть, де, лехче. Прямая, де, лихаратка — и знобит, и в жар великой приводит».

Да во вторник ездили отъпевать Ивана, Григорьева сына, Плещеева жену. «А отъпевал, де, на злую силу, весь, де, черн в лице, — мне, приехавши, сказывали хто был на погребенье том, — гораздо, де, болен патриарх».

А в среду ту ни у заутрени, ни у обедни не были. А я тово и не ведал, что он гораздо болен. Да послал я Василья Бутурлина[2543] о спасении ево, великово святителя, спросить: «И ево, де, одва вывели. А говори, де, хорошо».

И прииде мне в вечеру помышление тое ж среды, что поитить к нему мне навестить ево. А другое помышление мне прииде, что завтро, де, побываешь. И Божиими изволением первое то помышление гораздо почало понуждать итить к нему. И, благословяся у отца своего духовнаго[2544], пошел к нему тое ж среды в вечеру.

И пришел к нему за час до вечера, и дожидалъся с час ево, государя, в Крестовой[2545]. И вывели ево одва ко мне. И идет мимо меня благословлять Василья Бутурлина. И Василей молвил ему: «Государь, де, стоит». И он, смотря на меня, спрашивает: «А где, де, государь?» И я ему известил: «Перед тобою, святителем, стою». И он, посмотря, молвил: «Поди, государь, к благословению», — да и руку дал мне поцеловать. Да велел себя посадить на лавке, а сел по левую руку у меня, а по правую не сел — и сажали, да не сел[2546]. А вышел ко мне, знать, в самом злом знобу: как почело ево знобить, а он и вышел ко мне. Да спроси я ево, святителя, про болезнь, какая болезнь.