Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Да как ево, государя, положили во гроб, так стал Казанской митрополит грамоту разрешательную говорить. А какова грамота, и с нее список, под сим столпцом подклеена[2590]: «Во имя Святыя и Живоначалныя Троицы, Отца, и Сына, и Святаго Духа. Се аз, смиренный Корнилей митрополи, молясь тебе, Христу, моему владыце, прощаю и разрешаю[2591] именем твоим сего твоего раба, святейшаго Иосифа, патриарха Московскаго и всеа Русии, подражая божественных твоих уст слову, к святым твоим учеником и апостолом глаголющему: „Аще согрешает[2592] пред всеми человецы седмьдеся седмерицею, прощайте их”, — и паки: „Егоже бо аще свяжете[2593] на земли, будет связан на небесех, и егоже аще разрешите на земли, будет разрешен на небесех”[2594]. По Божиим же твоим, Владыко, и неизреченным судьбам сподобивый мене в превеликий той час человеческая согрешения прощати и решати, и аз, смиренный Корнилий митрополит, именем твоим, Владыко Христе, благословляю и разрешаю. И простил есмь сего твоего раба, святейшаго Иосифа, патриарха Московскаго и всеа Русии, от всех содеянных им согрешениих, елика бо той тебе согреши, волею и неволею, словом, и делом, и помышлением, понеже бо, Владыко Христос, всех царю, пришел еси грешных спасти и безъответных, и токмо ты един еси без греха, а человека несть, иже, жив быв, тебе не согреши. Но молю твое, Владыко, великое человеколюбие, яко да в приидущий великий день Страшнаго и неизъмолимаго твоего Суда десныя части[2595] того, о немъже молю твое милосердие, раба твоего, святейшаго Иосифа, патриарха Московскаго и всеа Русии, не отълучи и Небеснаго твоего Царствия наследие ему даруй со всеми, иже от века благоугодившими. Аминь».

А прочетчи, положил в правую руку, а в левую список, рукописание ево лет. И положа, благословил рукою да поцеловал в руку. И мы, владыко святый, надселися, плачучи. Ково хто благословляет? Сын разрешает отца и благословляет. И в ту пору плакали все, как грамоту чел, а то и достад, надъселися все, плачучи отца нашего, как так изволил взять.

A мне, перьвому грешному и мерскому, которая мука не ждет, ей, все ожидают меня за злые дела. И достоин, окаянный, тем мукам за своя согрешения.

А бояре и власти то же все говорили промежу себя. Не было такова человека, которой не плакал, на нево смотря, потому — вчера с нами, а ныне безгласен лежит. А се к таким великим дням стало, а отец духовной тое же разрешительную молитву говорил тайно, подшетчи к нему преж спускания в землю, как начели канон на погребение петь. Да такой грех, владыко святый, — погребли бе-звону, все позабыли в страсе. Я вспаметовал, как почели поклоны класть за нево, так я велел звонить после погребения, доколе мы все поклоны клали, а в ту пору звонили; а прежних патриархов з звоном погребали.

А как я от него пошел, от живово, в четверг, и после меня, сказывали мне Резанской архиепископ с стоварыщи: «Двожды, де, недуг имал патриарха бес тебя страшным обычаем донеле[2596], де, того зжалъся з двожды прытко и отшел ко Господу Богу». А как, владыко святый, маслом ево, света, соборовали, и как отец ево духовной прощения стал за него говорить ко всем властем большее и рукоположение поминал, и он, свет, гледит на них, а не говорит.

То-то слезно, владыко святый, и проговоря, поклонилъся в землю. А Казанской митрополит и все власти едва возмогли ответ сотворити, ей, владыко святый, едва голосами не вскликнули, плачучи: как жив смотрит, а отъвета нетворит. Все люди около ево стряпают[2597]. Меня прости, владыко святый, надъселися, плачучи, на нево, света, смотря, а свои грехи воспоминаючи, и которые от ближних были, со мною все перервались, плачучи, а всех пущи — Трубецкой да княз Михайло Одоевской[2598], да Михайло Ртищев[2599], да Василей Бутурлины Плакали по нем, государе, что как Бог изволил скорым обычеем взять, и свои грехи воспоминаючи.

Да сказывал мне Василей Бутурлин, а ему сказывал патриархов дияк Федор Торопов, мнение, де, на нево, государя, великое было, то и говорил: переменить меня, скинуть меня хотят[2600], а будет, де, и не отъставят, и я, де, и сам за сором об отставке стану бить челом. И денег приготовил, с чем итить, как отъставят. Безпрестани то и думал, и говаривал, и неведомо отъчево. А у меня и отца моего духовнаго, Содетель наш Творец видит, ей, ни на уме тово не бывало, и помыслить страшно на такое дело. Прости, владыко святый, хотя бы и еретичества держалъся, и тут мне как одному отъставить его без вашего собору. Чаю, владыко святый, аще и в далнем ты растоянии, с нами, грешными, едино то ж речеши, что отънюдь тово не бывало, что ево, света, отъставить или ссадить з бещестием, ты сему помышлению нашему свидетель. Да и не токмо, великий архиерею и служебник Божий, свидетель и странный брат наш Василей[2601], чаю, и он то ж речет, что отнюдь в помышлении нашем тово не бывало у нас.