Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

И Павел митрополит архимандриту говорил: «Как не в безумии! Мне враг говорил, не тако крещен, как ныне верую. А в крещении, егда младенец погружаетъся в купели трижды, у нас положено такожь непременно. Глаголет иерей, погружая младенца, сице: „Крещается раб Божий младенец, имярек, во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святаго Духа, ныне и присно и вовеки веком, аминь”. Да еще враг говорит, виновно творя, и сие, что мы во всей главизне в крещении половину отняли, кое не прилично было тут».

И аз им говорил: «Не тужите о мне, якоже Боги хощет, тако и сотворит. А еже правые главизны о крещении, нечево было правити, правя, разве уже искривити. Но и зело испревратили есте, якоже исперва сказали вам о том превращении».

И Павел говорил мне: «Да враг ты Божий, что упрямилъся о крещении. А в крещении и все не нужно, только то нужно, еже во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа крестити в купели, якоже прежде сказах ти».

Да тут же и поп пришел, кой нас имал, и последния наши речи у нас застал, и говорил: «Владыко тебе право разсудил, принеси покорение».

И аз ему крутыя слова изрек сице: «Кто тя спрашивает? И некому кроме тебя говорить здесь?! Высоко зело уста своя поднял еси, да язык твой по земли преходить. А што говориш, тово и сами не ведаеш. Чему мне повиноватися? Аз верую преданному святыми отцы, а развращенного ничево не приемлю. Понеже в Святом Писании заповедано зело страшными клятвами от святых отец, аще кто от их предания хотя едино слово подвигнет[2857]. И того ради нам все нужно, что предано от святых отец».

И поп умолчал и потом ничего не говорил. Только Павел рек мне паки: «Враг Божий! Да то и в ваших любимых Потребниках Филаретовских напечатано: как младенец худ бывает, и тогда по нужде одна молитва указано проговорить, да и крестити».

И аз рек ему: «Да нужное свободному не прилагается. И аз то приемлю. Но почто полъную главизну о крещении вредити?»

И власти востали из мест своих и говорили между собою перед походом ис полаты: «Нечаво больши того говорить с таким прекословцем и врагом Божиим».

И аз рек им: «Несмь аз враг Божий. Аще и грешен, но правою верою. И верую в Троицы: непостижимаго Бога и единаго от Троицы Господа нашего Исуса Христа, рождьшагося о Пресвятыя Богородицы Марии, сугуба, во двою естеству, проповедаю. И ему, всесилному Богу, по силе моей молюся о здравии государьском и о спасении, и о утверждении царства его, и вам воистинну не прекословец, но правду глаголю».

И Чюдовской архимарит рек: «Кабы и приятна ваша скверная молитва Богу!» И Павел рек: «За такое свое действо достоин удавлен быти, аще и, оправдался, говоришь, не достойно давити. Не достойно добрых давити, а вас достойно. Помнишь, и в церкви иного удавили, да не вменилося им в грех».

И аз его о сем не вопросил, понеже гневатися на мя стали, и не вем, кого в церкви удавили, рек Павел, разве арияне в службе амфором святаго Павла, патриарха Царя-града[2858]. Мню, яко то во оправдание им глаголет.

И потом повелел мя думной караульщикам отвести на Мъстисловской двор и в предиреченной чюлан посадить, держать попрежнему накрепко. И в чюлане сидел я недель с шесть, мало свету видал, только по одному человеку караульщиком, пременяяся, со мною велено сидеть с молчанием. И потом, недель з десяток минув, или больше, и перевели в другую избу, от начальников подале, и с караульщиками попризналъся. А все из дела нашего цвет пооблинял, правителем тем не до того стало.

Да и сие вам поведаю, как распрашивал меня думной о писмах по выписям своим, в тонькость о всяком деле. И я не скоро думному сказывал. И о чем мощно отвод дать, скажю, а иных бутъто и не помню по выписке сказать. И думной доколе приискивает моих писем, а я в те поры понадумаюся. И власти мне говорят: «Уже своих писем не памятуеш!» И я им сказал, что, де, я человеченъко скудоумной и безпамятной, а волачивалъся я по многим городами и в крылосех, и иных писем и не помню, где взял.

И власти и думной говорил так: «Безъпамятной! Да и памятным, сидя, разбирать, колько ты наплел!»

А после меня старец Иосаф новъгородец[2859] был пред властьми. И они ему рекли: «Не ученик ли ты черньчишка того Аврамия?» А я, грешник, и следа не коснулъся таковаго отца разума. Да он от них смирением отходил. Не знают его, а меня при нем зело бранили. А после другой моей очной ставки власти говорили о мне братии нашей, кои пред ними после меня были: «Ведь у вас из еретишков тех только Аввакум да черньчишко Аврамей, да и те, бедный, не позная истинны, заблудили от праваго пути». Да сказал мне человек, думной, де, говорил о мне: «Чернец умеет грамоте, да упрямилъся не в деле». А подьячей, которой у дела был в те поры, как говорил я со властьми, человеку доброму говорил: «Чернец Аврамей горазд грамоте, посрамил архиереов».