Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

И сие пишу вам, не себе похваляя, и вем грубость свою, и не достоин с человеки вменятися[2860], и ниже следу коснулъся отцов страдальцов, и воистинну человеченко стропот[2861] есмь и нетерпелив. И, ревнуя их отеческому святому пути, изрек все властем, не скрываяся, при думном и при подьячем. И властем стало зело зазрительно. Как бы им возможно, и оне бы меня жива зъглотили. Да вем, яко без суда Божия и влас з голове не уленяет[2862]. А оне и слышати истинны не хотят, в крайнее безстудие пришли. И перестать про них говорить, только разве их победить терпением, аще кого Господь Бог укрепит.

Да о сем скажу любви вашей. В пост пред Успеньевы днем, в четверток вечер, за три дни до Успеньева дни[2863], и проважали меня два стрельца з бердышами до полаты в Чюдов монастырь, иже ныне прозваны Вселеньския. И вшед в полату, обычное начало сотворих. В полате же Резаньской архиепископ Иларион да думной Иларион Иванов. Аз же обычно поклонихся обоим. И начал мя увещавати архиепископ сице: «Уже ли, Аврамей, от запада на восток обращаешися? И престал ли прекословити соборной апостольской Церкви и четырем вселеньским патриархом, и нашему пятому святейшему Иосафу[2864], и всем архиереом Великия России? И неужели „яко пес, на своя блевотины возвращаешъся”[2865] Неданное, брате, Богом, Аврамей, на себя дело взимаеш, и не Церковь тебя оставила, ты Церковь оставил еси».

Аз же рех ему: «Не оставих аз Церкви, но аще и зело грешен, только правою верою, сын святыя соборныя и апостольския восточныя Церкви, и никогда со святою Церковью не прекослових. И отцы наши не псы были и не песию блевотину лизали, но истиннаго пречистаго Тела и Крови Христовы причащалися. И мы от них приемъше, истинную православную веру непременно держим, и с тою верою хощем и на Страшном Суде Христове стати.

Разсуди, владыко, какия мы прекословцы истинне? Но во истинне всегда пребываем. А еже пользовати друг друга на благое по правилом святых апостол велено, аще кто и Божественнаго Писания не учен, да только будет искусен в слове».

И архиепископ рек паки мне: «Когда не повинуешься инстинне, а за то архиереи приказали с тебя сан снять и остричь, и отдать градскому суду». И повелел старцу снимать с меня сан. Он же сняв маньтию и клобук, и камилавъку, и остриг.

А же глаголах ему: «Творите, еже хощете. Самовластны мы зде, а егда пред Господем будем на суде, тогда познаемся, кто будет прав, и кто виноват. А что теснее, то и прибыльнее. Гроб и теснее того будет, да лежать же в нем будет. А что глаголете про греков, и о грекох аз бы последней обладь от Писания свидетельства предложил, что и следу у них благочестия не обретается. Святии отцы, кои от грек зде, в Русии, просияли, от нынешних греков попа и диякона, поставленова от греческаго патриарха, зде, в Русии, приимать не велели в приобъщение в Московское государьство, и о сем с клятвою писали».

Они же нимало сему не внимают и, остригъше, повели мя ис полаты. Аз глаголах, по полате идучи: «Подаждь утешение своим рабом, Всенепорочная, утоляюще лютая на ны востания» и прочая. И егда в сенях остановилися, и вышел старец ис полаты, которой мя остриг, и поклонился мне до земли пред всеми, и глаголя ми: «Прости мя, отче, яко не волею сия сотворих». И аз ему поклонихъся. Видех его, егда и стриг, весь дрожал, непрестанно молитву Исусову творя, и Сына Божия исповедая в молитве. И сказал мне о платье, яко у Чюдовскова архимандрита будет платье. И потом привели мя в Стрелецкой приказ, хотели в чорную полату посадить. И довольно постоял в приказе. И паки повелел мя думной в старую избу отвести, иже и доныне пребываю, донележе Бог благоволит.

ПИСЬМА И ПОСЛАНИЯ ДЬЯКОНА ФЁДОРА ИВАНОВА {67}

ПОСЛАНИЕ «ОТЦАМ» И «БРАТИИ» ИЗ ЗАТОЧЕНИЯ {68}

О послании в заточение и о нестерпимом мучении диякона Федора за святую церковь и о еже како искусил властей прелестных[2866].

Возвещу вам, возлюбленнии мои отцы и матери, и братия о Христе, да познаете, како мя, грешнаго диякона Феодора, покаряли к новому нечестию на Угреше и чего ради аз вмале посходил им тамо, седя в темнице.

Егда изгнаша нас архиерее из сонмища своего[2867] и священный сан содраша с нас, со священным протопопом Аввакумом, во един день, и егда изведоша мя из церкви, и аз, грешный, и ту людем, безчисленным стоящим, светлым гласом проповедах истинну, сложа в руке своей крестное знамение, и горе[2868] то воздвиг, и возопил к народу: «За сию истинну стражду и умираю, братия, и за прочия догматы церковныя!»

И в ту пору, отведше, посадиша мя в холодной чюлан на Патриарше дворе, и тут сидел два дни за сторожами.