Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Воспомяни, душе моя, Андрея, иже Христа ради уродиваго[264]. Се же ему молящуся, наста нощ, и, мало спав, виде во сне, яко бяше в полатах царьских сущу ему, и призва его царь к себе. Пришедшу же ему и ставшу пред ним, и рече к нему царь: «Хощеши ли мне работати всею душею? И сотворю тя, да будеши ты един от славных в полате моей». Рече же ему Андрей: «Кто может отрицатися добраго? Аз бых хотел орудию сему». Рече же ему царь: «Да, аще хощеши, приими моея работы снедь». Да со словом вда ему нечто мало, яко снег. И прият, и яде, бяще же сладко, еяже сладости ум человеческий постигнути не может, ни приложити к чему, но бяше ему мало, и се снедь, нача молитися, да Быша ему еще дал от того же, глаголаше бо, яко: «Егда се ядох, мнех, яко миро Божии преложися сладость сия». И паки вда ему, яко и есть се сыдонат[265], кус мал, рече ему: «Возми, яж». И взем, и яде. Бяше же люто и горко вельми, горчае пелыня, да яко мутитися нача ему она сладчайшая снедь. Видев же царь смутившася его, тако рече ему: «Видите ли, како не может претерпеети горкаго того вкушения, совершеннаго бо моего служения разумети. Снедь дах ти — таков бо есть уский путь, вводяй хотящая внити во врата Царьствия моего». Рече же блаженный: «Горко есть орудие се, Владыко. Да кто се может ясти, а тебе работая?» Рече же царь: «Горкое разумел еси, а сладкому неси ли разумел, несмь ли ти дал первое сладкое, а потом горкое». Рече же он: «Тако, Владыко. Но о горцем рекл еси рабу твоему, якоже есть оскорбленаго пути образ». Рече царь: «Ни. Но посреди сладкаго и горкаго есть путь. Да в горцем показано ти вкушение страстей и болезнем, яже ти прияти мене ради. В сладце же ми добрейшем бывает хлад, и покой, и утешение страждущим мене ради от моея благодати. Да несть горко едино присно, ни сладкое по единому образу, но и другойцы се, а другойцы оно, друг друга прогоняше. Да аще хощеши, увещай ми ся, да бы ведал». Рече Андрей: «Дай же ми паки ясти того же, да, ведев, поведати». Он же паки даде ему горкое и потом сладкое. Святый же бояся горкаго вкушения и рече: «Не могу работати аз, сице ядый, орудие се есть горко и тяжко». Царь же осклабився, выня из пазухи своея нечто узрачье[266], иже бяше видением яко огнь, и вельми добре благоуханно, и цветным образом одеяно. Рече ему: «Возми, яж, забудеши все, елико еси видев и слышал». Он же, взем, съяде и, на многи часы от сладости стоя, и от великия радости, и от многия воня[267] и сладости стояше, забы вся, на свой ум нашед, и пад на ноги того великаго царя, моляшеся ему, глаголя: «Помилуй мя, Владыко добрый, не отрини мене отсюду, раба твоего, яко разумех воистину, яко вельми сладок есть путь работы твоея. Да кроме тебя не поклоню выя[268] своея никомуже». И рече ему царь: «Моему ли ся вкушению удивил еси? Веру ими ми, яко добрых сущих у мене се есть хуже всего. Но аще мене покоиши, все мое твое будет, и сотворю тя друга себе, и причастишися Царства моего святаго, и наследник будеши». И рече к нему, яко се послал его бяше негде на орудие[269]. И абие убудися. И егда нача трудитися, наго ему бяше тело, отнюд и без храма, ни порта[270], ни рогозины, ни обуви. Зиме бо велице наставши и мразу люту зело, всяк род плотян[271] от беды зимныя хотяше издыхати, оному же не бе, где главы подклонити. По двою же неделю преста ветр. Оному же обумершу, и восхищен бысть в рай на то время, видя красоту райскую и сладкое пение райских птиц. И оттоле не спя начат пребывати по вся нощи, немолчное славословие принося к Богу, чрез весь день бяше посреди голки[272], глумяся, творя ся, яко пьян, реяся[273]. Егда же великий вар солнечный бываше, тогда творя себе пияна суща, да при горящем месте, приходя, лежаше, горящу же, вар терпяше, не ядый, ни пия, среди пути лежа, да от других биен бываше, а от иных ногами попираем и реем, а инии палицами главу ему пробиваху, а друзии за власы его терзаху и по шее биюще, а инии, повергше, за ноги его влечаху. Ты же, душе моя, ни наготы телесныя страждеши зиме и лете, ниже алчеши и жаждеши, ниже ранами от человек, но ни слова единого терпиши. Да како хощеши спастися и получити жизнь вечную льстишися, окаянная?