Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

И мало прешед, зрю тамо трапезу украшену, и на ней множество инок предлежащих обители сея и иных, добре живущих, и се муж стар с ними, лицеи светел. И глагола водяй мя: „Се есть Иван Богослов, иже не вкуси смерти”[3010]. И повеле и мне со отцы сести, и седох, и даша нам от трапезы оной образом яко вода, а сладка паче меда, невозможна изрещи усты человеческими. И мы востахом. И седоша множество праведных трудник. И паки узрех множество лиц, яко солнце сияя, от преставльшихся обители сея и Сибирский страны, и иных множество святых, а окрест их служаху аггели и пояху песнь аггельскую неизреченными гласы. И нам зрящим и дивящимся, и глаголаху аггели к нам: „Не дивитеся о сем, яко возсылаем песнь Богу и похваляем святых, понеже они в нетленней жизни угодиша Богу, и мы им повелением Божиим предстояще воспеваем”.

И паки узрех в велицей славе велик собор мужей и жен и на них венцы пресветлы, и священник посреде их. Глагола вож[3011] мой: „Се есть Аввакум протопоп[3012] и прочии страдалцы”. И зрех языки резаны, а тамо ясно глаголют[3013]. Тамо же узрех священноинока, и глагола водяй мя: „Се есть священноинок Гавриил[3014], убиен от варвар”.

И посем узрех церковь сию, зело велику, и пространну, и светом неизреченным сияя, и посреде ея престол огнь палящь, и на нем Господа седяща, и окрест его множество небесных сил, аггел и архаггел. И слышах аггел глаголющих: „Добро и полезно в церковь сию ходити и грехов отпущения просити. И иже во обители сей живущии иноцы и белцы и страннии человецы[3015], входящий в ню со страхом, велию мзду приемлют”. И зрях в ней отца Досифея исповедающа, а самого Господа прощающа и причащающа. Иже единою от руку отца прияша, сим 2-жды Господь подаваше, а иже дважды прияша, им 3-жды Господь подаваше. Нецыи же, приемше Тело и Кровь Господню, согрешают и не каются — сих взимаху аггели и ударяху оружии страсными[3016] и изимаху из него с нуждею великою Тело и Кровь Господа нашего Исуса Христа; аще инок, обнажаху его от образа аггельскаго и реяху в муки некончаемыя[3017].

Таже узре и се: аггели Господни и бесов множество, яко пря[3018] творяща о души отца моего. Аггелом глаголющим: „Наша”. И демоном молвяху: „Наша”. И несть мира между ими, и реша аггели Господни бесом: „Идем к престолу славы Господня”. И идоша аггели Господни к престолу Господню, и беси по них дряхли[3019] идуще. И глаголюще беси: „Господи, праведен еси Судия, правду суди. Понеже душа наша и зло творяща, мало[3020] не до смерти четырех человек уби и смерти предаде и ина зла многа сотворила — наша”. И реша аггели Господни: „Наша, понеже исповедался и пострижеся во иноческий образ, нареченно имя ему Тарасий”. И молвяху беси, яко „Он Тимофей есть”. И бысть глас, яко гром, от престола Божия: „Прощено есть ему за исповедание и обещание во иноческий образ”. И вси изчезоша беси, и оста душа отца моего в руку аггел Божиих. И виде аз древо и плод на них зело прекрасен, яко яблоки. И глагола ему: „Батюшко, даждь ми едино от яблок”. Он же рече ми: „Не смею Владычнева Царства[3021], понеже не пройде четыредесятины[3022] от преставления моего, и водя мя по мытарствам, дондеже[3023] Господь повелит”.

И паки видех на востоце место злачно и прекрасно, и оныя красоты сказати словом зело немощно. Посреде же того места седящии некотории старцы многочестны и около их множество детей, паче песка морскаго. И тогда вопросих аз водящаго мя: „Кто суть сия старцы, и кто суть около их плоти безчисленныя?” Он же рече ми: „Се бо есть Авраам, и Исаак, и Ияков[3024], а около их младенцы християнстии суть”. И се ино видех: на полуденной[3025] стране множество много младенческих лиц, но не тако, якоже первии, не зело светли, но яко во дни туманна. И глагола водяй мя: „Сии младенцы некрещении християнстии, и некрещеных всех несть им мучения, понеже не согрешиша Господеви”.

И посем веде мя вож мой на запад. И узрех аз тамо езеро, исполнено мук: ово мрачно, ово огнено, ино смердяще, и другое червие и многоразличныя муки, вся исполнена река и множество много человеческаго естества исполнено, и горко вси рыдают и вопиют. Тамо же узрех человека зело тяшко опалена и мучима люте-люте. И глагола вож мой: „Сей человек, емуже имя 156[3026], за сие мучится, занеже благочестие погубил”. И мало прешед, зрю пещь велику, огнем палиму и разжену, яко железо, и пред нею держат человека, яко женска полу, ей имя 289. И мало прешед, виде человека вином палима, и вопиет горко. И сказа ми вож мой: „Сей человек сея области Донския атаман, имянем Корнилей”[3027]. И глагола ми сам Корнило: „Брате, аз погибох за гонение на християн, но боле того погибох поминками. Нечестием и вином моим горели человецы на поминках моих — за сие наипаче мучен бых”.