Том 17 (XVII век, литература раннего старообрядчества)

Вскоре убо по повелению самодержца посланнии постигоша град и обители дошедше, со всяким прилежанием испытоваху. Игумену же и братии первее хотящим утаити от них, глаголаше к посланным: «Что искушаете на, убогих монахов, и хощете оболстити ны! Или паки и князь ваш грядет семо всеконечно раззорити обитель сию и оставшия святыя иконы пленити? Или раскаяся о сем, яко остави нас живых, и сего ради посла вас, воеже[3094] бы посещи нас? Видите убо, о братие, яко мы умрохом мирови, живем же Христови. И аще от силныя самодеръжавнаго руки побиени будем, несть нам попечения о сем. Аще бо живем — Богови живем, а не вашему князю. Аще ли умрем — Христови умрем[3095], егоже ради мир и вся, яже в мире, оставихом и въслед его идохом, с ним же и по умертвии надеемся жити во дворех его небесных. Вы же повеление самодержавнаго исполняйте и, на неже пришли есть, творите, да, некако умедливъшим вам, прогневается на вас князь ваш и повелит самих вас посещи, и будете сами себе убийцы».

Сия словеса от игумена и братии онии посланницы слышавше, многи слезы от очию своею изливаху и, к ногама игуменовома припадающе, глаголаху: «Ни, отче святый, не сего ради приидохом, еже бы посещи вас или обитель вашу разорите, но вопросите вас о чюдотворней иконе Божия Матере повелено есть нам, юже мало пред сим взя из обители вашея самодержавный князь», — и поведаху игумену и братии вся збывшаяся, како ону икону великий князь в церкви постави, и замки и печатьми утверди, и стражи пристави, и како оная икона во утрие не обретеся в церкви, но невидимо тоя же нощи изыде. «Князь же великий зело печален есть о сем, яко лишением таковаго чудотворнаго образа вас опечали, себе же не получи радости ни малыя, точию грех на душу свою привлече. И сего ради во мнозе унынии и сетовании пребывает, дондеже мы возвратимся. И аще обрящем оную икону и приидем к нему, радость носяще, си есть обретение возвещающе, то вемы, яко печаль его на радость преложится. Аще ли же тщи возвратимся, то сугубая печаль ему будет». Игумен же, видев их кротость и душевное умиление и глаголы плачевныя от них слышав, помысли в себе, глаголя: «Како аз, убогий, хощу утаити сие преславное чюдо, еже Бог яве всем сотвори! Аще убо самодержавный великий князь и паки пленит чудотворный образ, силен есть Бог и паки возвратити его к нам». Сия своя помышления возвести всей братии, и тако, совещавшеся з братиею, возвестиша оным посланником о чудотворной иконе Божия Матере, в кое время обретеся у них во обители во своей ея церкве, никомуже ведущим, и въведоша их в церковь. Они же, видевше чудотворный той образ, радости исполнишася о обретении его и въскоре возвратившеся, поведаша великому князю вся, яже видеша и слышаша.

Князь же великий Василий, слышав сия, зело возрадовася, яко обретеся оно многоценное сокровище, егоже мъняше изгибша. Желаше же, дабы сподобитися ему паки видети оный чудотворный образ и о согрешении своем, еже дерзновенно содея, принести покаяние. Но не благоволи Бог сему быти, точию новописанный со оного чудотворнаго Пресвятыя Богородицы образ сподобися видети, о немже, Богу хотящу, нижае слово предложити имам.

О вотчинах, ихъже даде во обитель Пресвятыя Богородицы Димитрий Ярцов, и о устроении во обители общаго жития

По взятии града Галича от великаго князя Василия Васильевича и по вышеявленном от образа Божия Матери чудеси того же 6937-го лета князь Георгий Димитриевич Галический преставися на Москве, а княжение свое галическое вручил сыну своему князю Димитрию Георгиевичу меншому. Како же великий князь Георгий Димитриевич к Москве прииде, во время ли взятия града Галича великим князем московским пленену ему сущу, или по взятии града яковым-любо образом прииде, о сем мы в галически древних летописцех не обретохом. Точию сие едино обретохом: егда приим власть галическую князь Димитрий Георгиевич, тогда посътави новый град Галич над озером над посадом[3096]. Велию же веру стяжа ко Пресвятей Богородице и часто во обитель ея к чудотворному образу, иже зовется Овиновский, прихождаше, которая обитель бяше в вотчине предиреченнаго болярина Иоанна Овина.

По смерти же Иоаннове вотчина та достася внуку его, именем Димитрию, Иванову сыну, по реклом[3097] Ярцову, з братом Евъстафием[3098]. Но сей Евстафий несовершен ум имеяше. Димитрий же, аще и здрав разум имея, обаче не имеяше чад в наследие рода своего.