Для нас представляется несомненным, что первый вариант правдоподобнее. Август был политик, а не критик; литература интересовала его как средство прославить свое имя и дело, а не свой литературный вкус. Трудно вообразить, чтобы он дошел до столь резких упреков только потому, что считал себя более компетентным в поэзии, чем Флор или Пизон. Гораздо вероятнее, что его внимание привлекла не тематика, а самый жанр поэтических посланий к конкретным лицам. Гораций ввел этот жанр в Риме впервые, слава автора и новизна формы вызвали к посланиям особенный интерес, и скромные имена адресатов Горация, которым теперь было обеспечено бессмертие в строках поэта, должны были возбуждать у читателей понятную зависть. Август, считавший право на бессмертие своим по преимуществу, был обижен невниманием больше других и в своем письме фактически потребовал от Горация прямо и резко послания в свою честь. В год выхода первой книги посланий Август находился далеко в поездке по Востоку; поэтому письмо его вернее отнести к следующему, 19 году, а послание Горация к Августу – к 18 году.
Думается, что такая дата более обоснована, чем дата 14–13 годы, предложенная в свое время Фаленом и Моммзеном и некритически принимаемая всеми последующими исследователями. Подтверждением нашей датировки служит и упоминание в первых же стихах о только что предложенной Августу cura legum et morum (стк. 1–2, ср.
Если эта датировка правильна, то истоки предшествующего охлаждения между Горацием и Августом следует искать в конце 20‐х годов до н. э.
Двадцатые годы были временем постепенного и трудного оформления власти Августа. Один за другим следовали разделы и переделы власти между Октавианом и сенатом: 29 год, 26 год, 23 год. Отношения между принцепсом и сенатом, несмотря на внешний декорум, были натянутыми. В этой обстановке Октавиану больше чем когда-нибудь нужна была популярность в народе, на которую он мог бы опереться в возможной борьбе с сенатом. Отсюда его особое внимание к литературе, которая должна была помочь ему в организации общественного мнения.
Между тем в литературе стояло затишье. Все три столпа Меценатова кружка фактически отстранились от литературной злободневности: Вергилий ушел в долгую работу над «Энеидой», Гораций отделывал «Оды», Варий, по-видимому, после «Фиеста» умолк. Наиболее активную деятельность развивали поэты младшего поколения: Тибулл, Проперций и их сверстники, чуждые гражданственного духа «певцов Августа». В довершение всего вокруг новой школы очень быстро сгруппировалась масса эпигонов-конъюнктурщиков, привлеченных правительственным одобрением и официальной модой (о них Гораций напишет в 19‐м послании I книги). Они компрометировали литературную репутацию всей новой школы и тем более могли скомпрометировать идеи принципата. Поскольку новая школа теряла пригодность для идейной пропаганды, постольку теряла она и расположение принцепса.
В то же время портятся отношения и между Августом и покровителем новой школы – Меценатом. Начиная с 23 года Август все тверже выдвигает программу возрождения древних добродетелей – Меценат, бравировавший своей распущенностью, меньше всего годился в ее исполнители. В том же 23 году был раскрыт заговор Мурены и Цепиона против жизни Августа; Мурена, адресат известной оды Горация (II, 10), был братом Теренции, жены Мецената, и, по-видимому, через нее получал информацию (