Том 2. Рим / После Рима

Послание I, 19, обращенное к Меценату, построено сложнее. В нем три части. В первой части (стк. 1–20) Гораций резко обрушивается на бездарных подражателей, способных перенимать лишь недостатки своих образцов (o imitatores, servum pecus…). Вторая часть (стк. 24–34) открывает причину такого озлобления: оказывается, что к таким подражателям причисляют и самого Горация, и ему приходится во всеуслышание заявить о своей оригинальности (libera per vacuum posui vestigia princeps…), а пользование чужими размерами оправдать ссылкой на практику древних лириков. В третьей части (стк. 35–49) объясняются причины столь безосновательных обвинений: оказывается, против Горация ведут кампанию грамматики, оскорбленные тем, что он не заискивает перед ними; при этом «неблагодарный читатель дома принимает и хвалит мои сочинения, а за порогом несправедливо порочит их» (стк. 35–36), – иными словами, эта борьба носит принципиальный характер, так что противникам Горация случается поступаться личными вкусами во имя общей программы. Здесь Гораций особенно настойчиво подчеркивает аристократизм своего направления (стк. 33–34, 39, 43–44); характерна политическая терминология этой части (plebis suffragia venari, стк. 37; grammaticas ambire tribus, стк. 40), предвещающая политическую окраску послания к Августу. В целом стихотворение осуществляет известный маневр: Гораций отмежевывает себя и своих ближайших соратников (nobiles scriptores, стк. 39) от тех представителей новой школы, чьи недостатки, на этот раз неисправимые, дают литературным противникам повод для нападок на всю школу.

Можно угадать и еще одну причину оживления архаизма около 20 года. На этот раз речь идет не столько об архаизме грамматиков, сколько об архаизме драматургов (впрочем, связь между ними не порывалась, и упоминание spissa theatra в Ер. I, 19, 41 не случайно). Иероним свидетельствует, что в 22 году до н. э. на римской сцене были представлены первые пантомимы. Это новое и эффектное зрелище грозило опасной конкуренцией для мастеров народной бытовой комедии, дотоле безраздельно владевших сценой. Архаисты-комедиографы напрягли все силы, чтобы сохранить популярность у зрителей69: увеличилась пышность постановок (Ер. II, 1, 187–193), в репертуар вновь вошли испытанные временем пьесы Плавта, Атты и других классиков (там же, стк. 60–62, 79–82). В этой конкуренции архаисты могли рассчитывать на поддержку самого Августа, внимание которого к народным зрелищам было общеизвестно. Аполитизм и безнравственность пантомим заведомо раздражали принцепса70: знаменитого Пилада он выслал из Италии, его ученика Гиласа приказал высечь (Suet., Aug., 45; данные Tac., Ann., I, 54 относятся к более позднему времени). Но таких мер было недостаточно: нужно было что-то противопоставить пантомимам на самой сцене. От клиентов Мецената ждать было нечего: Меценат сам был поклонником пантомим и обожателем Бафилла. Из послания Горация к Августу (стк. 208: quae facere ipse recusem…) можно заключить, что Август предлагал переключиться на драматургию самому Горацию; тот, конечно, отказался. Это также не содействовало улучшению отношений между принцепсом и новой школой.

Все вело к тому, что между Августом и архаистами наметился союз. Августу это дало бы желанную власть над сценой (а может быть, и над школой), сильнейшим фактором общественного воздействия; архаистам это дало бы опору в конкуренции с пантомимами. Если бы такой союз состоялся и новая школа лишилась бы правительственной поддержки, положение ее сразу стало бы много тяжелее. Новой школе предстояла новая борьба с архаистами. Как раз в это время ее постигла незаменимая утрата: в сентябре 19 года умер Вергилий. Тяжелая задача отстоять благоволение принцепса к новой школе ложилась теперь на плечи Горация. Тем временем политическая обстановка, напрягаясь все более и более, разрешилась новым политическим кризисом. Пока Август находился в поездке по Востоку, в Риме вновь разгоралась борьба между сенатом и народом. Августу было выгодно ослабление сената, и можно думать, что его агенты тайно поддерживали плебс и его рупор – народную комедию. В 19 году, опираясь на плебс, против воли сената выдвинул свою кандидатуру в консулы Эгнаций Руф; дело дошло до уличных схваток. Сенат был вынужден апеллировать к Августу. Август спешно вернулся в Рим, казнил Эгнация по обвинению в заговоре и приступил ко всеобщему умиротворению. Была проведена чистка сената, были приняты законы о нравственности, имевшие целью возродить древние доблести; венцом этих мероприятий должны были явиться юбилейные празднества 17 года, торжество мира, «золотого века» и всеобщего блаженства.