Том 2. Рим / После Рима

Пока продолжались эти споры вокруг норденовской схемы, было сделано открытие, давшее повод для новых, иных реконструкций плана «Поэтики». Хр. Иенсен издал отрывки V книги сочинений Филодема Περὶ ποιημάτων110, содержанием которой была критика различных эллинистических теорий поэтики, в том числе и теории Неоптолема, из которой Гораций заимствовал важнейшие положения (congessit praecepta Neoptolemi τοῦ Παριανοῦ de arte poetica, non quidem omnia, sed eminentissima, – Porph. ad A. P., 1). На основании данных Филодема Иенсен показал, что система Неоптолема состояла из трех частей: ποίησις (= содержание, ὐπόθεσις), ποίημα (= форма, σύνθεσις τῆς λέξεως) и ποιητής. Это четкое разделение содержания и формы Иенсен попытался найти и в «Поэтике» Горация, и это ему удалось. Вот предложенная им схема:

I. О поэзии в целом, 1–118:

      а) содержание, 1–44;

      b) форма, 45–118;

II. Об отдельных жанрах поэзии, 119–294:

   1. Эпос, 119–152;

   2. Драма, 153–294:

      а) содержание, 153–201;

      b) форма, 202–275;

      отдельные виды драмы, 275–294;

III. О поэте, 295–476:

      Transitio, propositio, 295–305, 306–308;

      а) unde parentur opes…, 309–332;

      b) quid deceat, quid non, 333–346;

      с) quo ferat virtus, 347–415;

      d) quo ferat error, 416–476.

Таким образом, Иенсен, по существу, остается в пределах схемы Нордена: два первых раздела его схемы соответствуют норденовским подразделам de partibus artis poeticae и de generibus artis poeticae (лишь граница между ними немного сдвинута), а последний раздел Иенсена полностью совпадает с последним разделом Нордена. План Иенсена – это компромисс между предполагаемой трехчастной схемой Неоптолема и двухчастной схемой Нордена. Окончательно оторваться от схемы Нордена и построить новую схему, целиком основанную на неоптолемовских постулатах, решился только следующий ученый, взявшийся за исследование «Поэтики», – А. Ростаньи111. Реконструированный им план оказался таков:

I. Ποίησις (= res, materia, ὑπόθεσις), 1–41 (простота и единство, 1–37; посильность, 38–41);

II. Ποίημα (= собственно ars), 42–294:

   1. Ordo, 42–45;

   2. Elocutio, 46–127 (ἐκλογὴ ὁνομάτων, 46–72; σύνθεσις ὀνομάτων, 73–85; χαρακτήρες τῆς λέξεως, 86–127);

   3. Оригинальность, 128–152;

   4. Отдельные жанры, 153–294 (трагедия и комедия, 153–219; сатировская драма, 220–250; драматический стих, 251–274; оригинальность, 275–294);

III. Ποιητής, 295–476:

   1. Prooemium, 295–308;

   2. ’΄Εργον: unde parentur opes…, 309–332;

   3. Τέλος: quid deceat, quid non, 333–346;

   4. Quo virtus, quo ferat error, 347–476.

Принцип, положенный Ростаньи в основу схемы, показался убедительным, и 1930‐е годы прошли под знаком «неоптолемовского» подхода к «Поэтике». Однако сама схема оказалась неудовлетворительной. Во-первых, раздел ποίησις (содержание) был непропорционально мал по сравнению с разделом ποίημα (форма); во-вторых, само размежевание «содержания» и «формы» в «Поэтике» было чрезвычайно нечетким, и многие вопросы содержания попадали в раздел ποίημα. Неоптолемовский план, как его понимали Иенсен и Ростаньи – ποίησις (ὑπόθεσις) – ποίημα (σύνθεσις) – ποιητής, – оказался плохо приложим к «Поэтике». Пришлось предположить, что это понимание было неправильным, и толковать Неоптолема по-новому. В этом направлении были сделаны две попытки.

Первую попытку произвел О. Иммиш112. По мнению Иммиша, Иенсен и Ростаньи неправильно поняли неоптолемовскую терминологию: понятия ποίησις и ποίημα должны противополагаться не как содержание и форма, а как общее и частное, теория и практика, поэзия и поэтическое произведение. Чтобы вложить в эти термины такое содержание, Иммишу приходится переиначить смысл понятия ὐπόθεσις, подвергнуть слова Филодема сложным инотолкованиям и даже прямо отвергнуть некоторые его указания на том основании, что Филодем якобы не смог понять Неоптолема. В результате такой трактовки является следующая схема: