Том 2. Рим / После Рима

I. Ποίησις, 1–152:

   1. Πραγματικὸς τόπος, 1–46;

   2. Λεκτικὸς τόπος, 47–118;

   3. О подражании, 119–152;

II. Ποίημα, 153–294:

   1. ’Ηθικὸς τόπος, 153–178;

   2. Частности техники, 179–192;

   3. Музыкальный элемент, 193–219;

   4. Сатировская драма, 220–250;

   5. Драматический стих, 251–274;

   6. О подражании, 275–294;

III. Ποιητής, 295–476:

   1. Вступление, 295–308;

   2. Unde parentur opes, 309–322;

   3. Quid alat formetque poetam, 323–332;

   4. Utile et dulce, 333–346;

   5. Delecta quibus ignovisse velimus, 347–365;

   6. Заключение, 366–476.

Характерно, что Иммиш даже не пытается пометить какую-нибудь логическую связь между отдельными τόποι, которые он выделяет в «Поэтике». Это естественный вывод из «неоптолемовской» теории: по мнению Иммиша, Гораций был простым эксцерптатором Неоптолема и «Поэтика» представляет собой ряд слабо связанных между собой «эклог» (от λέγω – «отбираю») – отрывков, извлеченных из различных мест Неоптолемова сочинения.

Вторую попытку усовершенствовать «неоптолемовскую» трактовку «Поэтики» произвел П. Буайансэ113. Он убедительно показал, что содержание Неоптолемовых понятий ποίησις обозначено Филодемом вполне точно и недвусмысленно и что толкования Иммиша произвольны и неправомерны. По его мнению, Ростаньи ошибся не в содержании понятий, а в их последовательности: порядок Неоптолемовых разделов был не ποίησις – ποίημα – ποιητής, но ποίημα – ποίησις – ποιητής (τὸ τοίνυν πρωτεύειν τῶν εἰδῶν τἀ ποιήματα ἀνόητὸν ἐστιν… – Philod., с. 12, 26 sq.) и истинный план «Поэтики» таков:

Вступление, 1–36;

1. Ποίημα (λεκτικὸς τόπος), 47–118;

2. Ποίησις (argumentum), 119–201;

   историческое отступление, 202–302;

3. Ποιητής, 303–476.

Натянутость этой схемы была очевидна: это едва ли не самый неудобный план «Поэтики» из всех когда-нибудь предложенных. Вторая попытка усовершенствовать «неоптолемовскую теорию» не удалась, как и первая. Вскоре вслед за этим новая статья Иенсена114, неожиданно напомнив о зыбкости конъектуральных реконструкций неоптолемовского материала, лежащего в основе всех гипотез, окончательно скомпрометировала (по крайней мере на время) «неоптолемовскую теорию». Интерес к логической композиции «Поэтики» падает.

Последние работы о «Поэтике» касаются композиционной проблемы лишь мимоходом и трактуют ее противоречиво. Ф. Клингнер и Ф. Купайуоло, о чьих сочинениях уже упоминалось, отказываются от попыток реконструировать логический план «Поэтики» и ограничиваются исследованием хода мыслей. Дж. Павано115 воспроизводит трехчленную схему Ростаньи со всеми ее рубриками. В. Штайдле116 возвращается к двухчленной схеме Нордена, но вместо норденовской системы подразделов рубит первую часть «Поэтики» на шесть «перикоп»: стк. 1–72, 73–118, 119–152, 153–219, 220–250, 251–294. Наконец, Х. Трейси117, предлагая новую реконструкцию плана «Поэтики», отбрасывает все исагогические параллели и опирается только на собственное логическое чутье, открыто возвращаясь к донорденовской методике. Вот его план: