Том 3

Когда каждый занял свое привычное и установленное место вокруг дымящегося блюда, скваттер, подавая при¬ мер другим, облюбовал и принялся отрезать для себя кусок превосходной оленины, приготовленной не хуже, чем тот бизоний горб, ибо и здесь искусная стряпуха по¬ старалась пе скрыть, а усилить естественные особенности дичи. Художник охотно избрал бы этот момент, если бы задумал перенести на холст эту дикую и своеобразную сцепу. Читатель, конечно, помнит, что своим убежищем Ишмаэл избрал одинокую скалу, высокую, иззубренную и почти неприступную. Яркий костер, разложенный посреди площадки на ее вершине, с тесной группой, деловито рас¬ положи ынейея вокруг него, придавал ей вид как бы вы¬ сокого маяка, воздвигнутого среди пустынных степей чтобы светить скитающимся в их просторе искателям при¬ ключений. Отсветы пламени перебрасывались с одного загорелого лица на другое; и каждое было отмечено своим особенным выражением; от невинной простоты па личиках детей со странной примесью дикости (оттенок, приданный полува рва рекой жизнью) до тупой и недвиж¬ ной апатии, лежавшей на лице скваттера, когда он не был возбужден. Минутами порыв ветра налетал на догорав¬ ший костер; и, когда выше вскидывалось пламя, в его свете была видна одипокая палатка, как будто повисшая в воздухе где-то выше в полумгле. А вокруг все ушло, как всегда в этот час, в непроницаемую толщу тьмы. — Не пойму, с чего это Эйза вздумал бродить один в такую пору! — сердито сказала Эстер.— Когда отужи¬ наем и приберемся, тут он явится, голодный, как медведь после зимней спячки, и заревет, чтобы его накормили. У него желудок, как самые точные часы в Кентукки: день ли, ночь ли, всегда без ошибки укажет время, и за¬ водить не надо. Наш Эйза умеет налечь на еду, особенно как малость поработает и проголодается! Ишмаэл строго обвел глазами круг своих примолкших сыновей, точно хотел проверить, осмелпгся ли кто из них что-нибудь сказать в защиту отсутствующего бунтаря. Но сейчас, когда не было ничего, что могло пересилить их обычную вялость, ни одип из них не пожелал превозмочь свою лень, чтобы вступиться за мятежного брата. Зато Эбирам, который после примирения все время проявлял — то ли искренне, то ли притворно — великодушную заботу 129

о своем недавнем противнике, счел нужным и сейчас выразить беспокойство, не разделяемое другими. — Хорошо, если мальчик не натолкнулся на тето- иов! — пробурчал он.— Эйза в нашем отряде чуть ли не самый стойкий —он и смел и силен; мне будет очень жаль, если он попался в лапы краснокожих дьяволов. — Сам не попадись, Эбирам! Да придержи язык, если он у тебя только на то и годен, чтобы пугать женщину и ее суматошных девчонок. Смотри, какого ты страху на¬ гнал на Эллен Уэйд: она совсем белая! Уж не на индей¬ цев ли она сегодня загляделась, когда мне пришлось пого¬ ворить с ней при помощи ружья, потому что мои слова не доходили до ее ушей? Как это вышло, Нел? Ты нам так и не объяснила, с чего ты вдруг оглохла. Щеки Эллен изменили свой цвет так же внезапно, как раздался тот выстрел, о котором скваттер папомнил сей¬ час. Жгучего жара хватило на все лицо, даже на шею лег его отсвет, нежно ее зарумянив. Девушка в смущении понурила голову, но не нашла нужным ответить. Лень ли было Ишмаэлу продолжать допрос или ему показалось достаточно и сказанных колких слов, но он поднялся на ноги и, погяиувшись всем грузным телом, как раскормленный бык, объявил, что намерен лечь. В семействе, где каждый жил только ради еды и сна, такое намерение не могло не встретить того же одобре¬ ния и у остальных. Один за другим все разбрелись по своим незатейливым спальням; через несколько минут Эстер, уже успевшая отругать перед сном детвору, оста¬ лась, если не считать часового внизу, совсем одна на го¬ лой вершине скалы. Какие бы иные не всегда благородные качества ни раз¬ вила в этой необразованной женщине ее кочевая жизнь, материнское чувство слишком глубоко угнездилось в ее душе, чтобы что-нибудь могло его искоренить. Нрав ее был буен, чтобы не сказать свиреп, и, когда она разой¬ дется, унять ее было нелегко. Но, если она и склонна была иногда злоупотреблять правами, какие ей давало ее цоложение в семье, все же любовь к своим детям, нередко дремавшая, никогда окончательно не угасала в ней. Мать смущало затянувшееся отсутствие Эйзы. Она сидела на камне, со страхом вглядываясь в темную бездну. Но страшно ей было не за себя — она не колеблясь пошла бы одна в ночную степь, однако хлопотливое воображение, 130