Том 3. Ангел Западного окна

В зависимости от контекста эти прежде абсолютные понятия выступают в различных смыслах: и тут их обычное биологическое значение лишь одно из многих. Отметим, что это центральная тема не только в творчестве Майринка, но и во всей тогдашней литературе; буквальные и метафорические интерпретации двух этих понятий смешиваются в запутанные комбинации, их понимают в самых различных смыслах: социальном, психо-интеллектуальном, спиритуальном, и то, что при одних обстоятельствах является жизнью, при других может легко оказаться смертью. «Альрауне» Эверса в подзаголовке названа «живым существом», из чего следует, что встречаются также «неживые» существа, которые только симулируют жизнь. Зоны физических и психических аномалий у Клабун-да («Болезнь», «Призрак») и Томаса Манна («Волшебная гора») отмечены головокружительной игрой этих смыслов. Вассерман («Третья жизнь Йозефа Керкховена») различает внутри одного биографического единства несколько «жизней». Однако при любых обстоятельствах «жизнь» — понятие привилегированное, ибо не является чем-то само собой разумеющимся, «жизнь» — это универсальная ценность. Ведь и призрак живет в биологическом смысле: буквально понимаемая «жизнь» далеко не всегда может быть идентифицирована как подлинная жизнь.

«Жизнь» в «Ангеле» — это нечто, находящееся в сложных, запутанных отношениях с происхождением и родом, с сексуальностью и размножением. Но к этому разветвленному «жизненному» комплексу есть ключ — это «кровь», понятие ключевое не только для творчества Майринка, но и для других современных ему писателей. Поистине, там, где должна быть представлена какая-то из ряда вон выходящая жизнь, по своей интенсивности находящаяся либо выше нормы, либо ниже, без этого понятия не обойтись. С его помощью можно выразить и неистовую страсть, и смертельную болезнь: кровавые пятна на носовых платках туберкулезных

больных наглядный тому пример. Или же кровоизлияние у одного из партнеров (Клабунд, «Призрак») в высший момент сексуального соития (ср. также «Вампир» Эверса).

Как в древних магических практиках «кровь» предстает таинственно-иррациональной эссенцией жизни — достаточно вспомнить фашистское «кровь и почва». В «Ангеле» тема «крови» всесторонне разрабатывается на протяжении всего романа, что еще раз подтверждает итоговый характер этого произведения.

«Кровь» — основная субстанция жизни: у Липотина, который никогда не жил и никогда не умирал, ее нет. «Кровь» — связующая нить рода: потомки Джона Ди — «кровь от крови Джона Ди». «Кровь» — сокровенный код сущности и характера человека: для приготовления приворотного зелья Маске среди прочего необходима кровь Джона Ди. Преодолеть жизнь означает в «Ангеле» «подняться над кровью», а «никогда не жить» — быть «под кровью».

«Кровь» — носитель наследственных черт: кровное родство в романе — это высшая форма общности двух далеких друг от друга существ. Но такая общность исключает возможность посюстороннего слияния: самое близкое — самое далекое. Как только Елизавета берет на себя роль сестры Джона Ди, из их отношений сразу исчезает эротический момент. Табу с инцеста снимается лишь в потустороннем: Я после «химической свадьбы» с Елизаветой называет себя «дитем, мужем, отцом» одновременно — игра с вербальным инцестом, как бы ставящая вне закона любую земную классификацию. Определенная ступень оптимальной общности выражена всегда в родственных отношениях: согласно рабби Леву, Господь пожелал, чтобы некоторые люди были связаны узами крови; Джон Ди и Келли становятся кровными братьями; в эпилоге романа Я титулуется Гертнером как брат.

Однако прежде всего «кровь» — это средоточие эротической энергии, а Эрос присутствует в этом романе всюду, с первой сцены до последней — «химической свадьбы». Разумеется, к сексу этот сакральный акт не имеет никакого отношения: два пола сливаются в единое целое, в котором уже нет ни «мужского», ни «женского». Бесполое существо и двуполое существо — вот возможные варианты гермафродитического брака, каким его разрабатывал Майринк в «Големе» и «Зеленом лике».

С сотворения мира в мужском начале сокрыт в непроявленном виде зародыш женского начала (ср. Бартлет Грин), с которым человек может потенциально соединиться. Бафомет, которого Джон Ди видит на вершине генеалогического древа, двулик: одно лицо у него мужское, другое — женское. Мотив двуполости, гермафродитизма — не редкость в тогдашней литературе: у Фридлендера («Скучная свадебная ночь») пара новобрачных в полном смысле слова сливается в одно целое; Адольф Пауль («Из хроники "Черного поросенка"») дает новую жизнь платоновскому мифу об изначально двуполом человеке; у Вестенхофа («Человек с тремя глазами») мужской персонаж имеет в затылочной части своего мозга второй, хотя и рудиментарный, но вполне активный женский центр. Ну а «Другая сторона» Кубина заканчивается следующим многозначительным выводом: «Демиург — это гермафродит».

Скрытно или явно, эротика пронизывает все произведения искусства