Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

Мы все хорошо понимаем, что это лишь постановка вопроса, а не решение его; лишь напоминание о том, что такая проблема есть, помним мы о ней или не помним. А решать ее приходится в каждом случае отдельно. Редко когда представляются случаи осваивать новую неизвестную большую литературу разом, от начала до конца, так, что есть возможность воссоздавать ее в осознанной стилистической перспективе. Чаще приходится заново перекраивать уже перекроенное прошлое и считаться с тем, что Шекспир для русской культуры — современник Полевого и Мочалова, а Эдгар По — Бальмонта и Брюсова. Чтобы в такой историко-культурной ситуации выбрать стиль для нового перевода любого памятника, нужно учесть великое множество связанных с ним литературных ориентиров — или махнуть рукой и переводить как бог на душу положит, а потом твой перевод будет дополнительно загромождать поле зрения будущим переводчикам, как переводы твоих предшественников — тебе.

Я хочу указать лишь на один малоиспробованный способ создания стилистических путеводителей по лабиринту переводной литературы. Это — антологии. Сейчас существуют антологии двух типов: или по литературам, где большая и связная словесность раздается по кускам разным переводчикам, и они превращают ее в хаос; или по переводчикам, когда переводчику посчастливится собрать в одну книгу все, что охотой или неволей ему случилось переводить, и своим вкусом и манерой навести между этими кусками связь, ни для кого, к сожалению, не обязательную. Но возможен и третий тип: специально по истории поэтического стиля такой-то литературы (а не истории ее тем, идей или имен, как обычно), небольшая по объему, широкая по охвату и выполняемая одним переводчиком или хорошо сработавшейся группой переводчиков; из прецедентов ближе всего к этому идеалу «Поэзия Армении» под редакцией В. Брюсова. Если читатель будет располагать такой антологией, скажем, из 50 стихотворений, он сможет мысленно ориентировать по ним, как по компасу, любые, самые разноголосые подборки текстов из этой литературы. Составление такой антологии — задача трудная для филолога и ответственная для переводчика, но в принципе, думается, вполне возможная.

Думаю заранее, что старые переводы, даже самые классические, для такой антологии окажутся непригодны, потому что они не были рассчитаны на ее структуру и выделяли в подлинниках не то, что в ней нужно: потребуются новые. Зато в той основной массе переводов, в которой читателю по ним придется ориентироваться, поток новых переводов, может быть, целесообразно убавить — чтобы не усугублять безликого хаоса. Обычно у нас лишь немногие переводы считаются золотым фондом, подлежащим бессрочной перепечатке, а остальные через каждые несколько десятилетий делаются заново — в ответ будто бы на требования читательского вкуса. В недавнем издании «Атта Троль» Гейне подсчитано, что в среднем каждые одиннадцать лет появлялся новый перевод этой поэмы: каждое поколение хотело видеть ее по-своему. (Для литературоведа это любопытнейший материал: здесь писанная литература развивается по законам устной, с нарождающимися и отмирающими вариантами, как в фольклоре.) Для такой решимости вновь и вновь начинать работу с нуля требуется очень большая самоуверенность и очень малое уважение к культурной традиции. Новые переводы оправданны, когда переводчик предлагает для старого памятника новый стиль, т. е. новый образец для стилизации. Так, оправданной была новая «Илиада» Гнедича после Кострова, и Минского после Гнедича, и замечательная попытка Кузмина после Минского, но нимало не оправданной «Илиада» Вересаева, державшегося тех же установок, что и Минский, и только иные строчки переводившего лучше, а иные хуже.

Если переводчик не может предложить для переводимого автора новый стиль, то лучше ему продолжать или совершенствовать стиль, уже найденный предшественником. В немецкой литературе обычай переиздавать старые переводы в новых редакциях — очень давний. В русской литературе это менее привычно, но несколько примеров можно назвать. Вот один: это Еврипид Анненского под редакцией Зелинского; известно, какой шум вызвало это редакторское самоуправство, но в одном только никто не мог упрекнуть Зелинского — в том, что от его правки перевод стал хуже. При этом Зелинский, как известно, сам заявил в одном из предисловий, что поступает с работой Анненского так, как хотел бы, чтобы в дальнейшем было поступлено и с его собственной работой: для него это был не частный случай, а принцип совершенствования перевода.

Прошлое, которое мы себе представляем, соткано из нитей нашей же культуры. Если мы слишком часто будем его перелицовывать, оно расползется. На акрополе стоял корабль Фесея, в котором прогнившие доски постепенно заменялись новыми, и философы говорили: вот диалектика, это и тот корабль, и не тот корабль. Такова, наверное, и должна быть культурная традиция вообще и переводческая в частности.

О ПЕРЕВОДИМОМ, ПЕРЕВОДАХ И КОММЕНТАРИЯХ [136]