Том 5. Переводы. О переводах и переводчиках

— Да будет так. С чего начну? чем кончу?
Как поведу перечисленье зол?
О, я встречала каждую зарю,
Лелея речь, которую швырну
Тебе в лицо, когда избуду страх!
Страх кончился; теперь, не жив, так мертв,
Ты выслушаешь все, что я скажу.
Ты погубил нас и осиротил,
Лишив невинных милого отца,
Ты гнусно взял на ложе нашу мать,
Убив вождя тех войск, где ты не шел;
Ты думал, в темной слепоте ума,
Что та, с кем осквернил ты отчий одр,
Не будет вероломна твоему?
О, нет: творивший блуд с чужой женой,
А после вставший с ней в невольный брак —
Несчастен, если верит, что она
Там не блюла стыда, а здесь блюдет.
Ты жил во зле, не замечая зла,
Затем, что знал — нечестен ваш союз,
И знала мать, что муж ее — злодей.
Два нечестивца под одной судьбой,
Ты — ей, она — бедой была тебе.
Ты слышал изо всех аргосских уст:
«Он — при жене, а не при нем жена!» —
А это стыд, когда жена берет
Над мужем верх, и это срам, когда
Детей, живущих при живом отце,
Не по отцу — по матери зовут:
Затем, что где жена знатней, чем муж,
Там счет идет по ней, не по нему…

Результат мне понравился, и я без дальних дум попробовал вслед за «Электрой» взяться за «Ореста». Я перевел тем же стихом и стилем первую сотню стихов и с досадой почувствовал, что получается плохо: как будто язык окостенел, все обороты клишировались и текст звучит утомительно-однообразно. Я отталкивался от Ин. Анненского как от крайности словесной вольности — теперь передо мною была крайность словесной строгости, такая же неприятная. Теперь пришлось отталкиваться от самого себя. Я отказался от главного — от сковывающего 5-стопного ямба. У меня был уже опыт перевода правильных стихов верлибром (в «Неистовом Роланде» Ариосто) — я позволил себе сделать то же и в Еврипиде. Чтобы свободный стих не был слишком уж свободным, я лишь постарался, чтобы строки имели преимущественно женские окончания, а длина их, сообразно длине строк оригинала, сама получалась по большей части в четыре слова. Поначалу мне показалось, что такой размер действительно более гибок и лучше передает разнообразие еврипидовских интонаций. Вот как у меня получился один и тот же кусок пролога — сперва ямбами[160], потом свободным (точнее, изотоническим) стихом[161]: стихи 71–92, Электра над спящим Орестом изложила свой пролог, и теперь к ней выходит Елена.

Такой Еврипид показался мне более живым и человечным, чем ямбический, и я стал продолжать. Действительно, жалостливые сцены получались в таком размере выразительнее — как будто герои сходили с котурнов. Но Еврипид не весь насквозь жалостлив, и скоро я начал досадовать, что текст опять-таки получается однообразен — на этот раз не возвышенным, а сниженным однообразием, какой-то разговорною воркотнею. Чем дальше я двигался по длинному «Оресту» через строгие агоны, четкие диалоги и напряженные сюжетные повороты, тем больше разочаровывался в выбранном мною средстве. Четырехударный свободный стих — гибкое выразительное орудие, и я не сомневаюсь, что в нем можно изыскать такие дополнительные ритмические ограничения, которые заставят его звучать и торжественно, и логически убедительно, и динамично. Но я это сделать не сумел. Перевод получился неудачным и остался лежать в столе. Я решаюсь напечатать из него лишь одну сцену — ту, в которой жалостливая разговорность наиболее уместна: пробуждение Ореста, разговор, припадок и опамятование, стихи 208–315[162].

Перевод ямбами был, так сказать, более героичен, чем у Ин. Анненского, перевод верлибрами — более человечен, чем у Анненского. Бросаясь от одного к другому, я как бы нащупывал крайности, между которыми должна была найтись золотая середина оптимального стиля. То направление, которое выбрал Ин. Анненский, меня не удовлетворяло; другого, лучшего, я не нашел. В таких случаях принято утешительно говорить, что отрицательный результат эксперимента тоже плодотворен. Хочется надеяться, что эти мои неудачи помогут будущему переводчику найти верный путь при создании будущего нового русского Еврипида.

СТИЛЬ ПОЛОМАННОЙ СТИЛИЗАЦИИ [163]