Том 8 (XIV - первая половина XVI века, переводная литература)

Но о бедное и безумное благородие! Что сановством являешися в низвержение своея чести и твоея лепоты про честь низпадение? Егда мудраго есть себе верити крепости отроковичной или полу женскому, иже некоими летними круги весть приняти крепости? Ея же мысль всегда состоится во двизании и наипаче в растущих непостоянствех, прежде даже мужу жена бысть мужней мощи примешается. Вемы бо жены мысль всегда мужа хотети, якоже хощет существо всегда обрасца. О дабы существо, прешед единою во образецъ, могло рещися своимъ доволно образованиемъ! Но якоже во образецъ от обрасца исходити существо вемы, тако женское хотение слабое исходити от мужа к мужу, но паки быти веруется без конца, зане есть некая глубина безо дна, токмо некако срамота некоимъ воздержаниемъ хвалимым заключит за благочинство. Коимъ убо, о царь Оетесъ, ведомъ дерзновением напрасне страну отроковицы чуждаго мужа странне совокупил? Аще бы немощъ, сиречь женская, мыслю испытателною возвесилъ еси, наследницу едину царства твоего безчестным плаванием в чуждая царства отвезенну в толице невзгодии, не плакался бы еси, да дщери вкупе единою и сокровища твоего неизглаголаннаго множества лишился еси. Что ли ползова Аррисово стрежение противу льсти женские? Воистинну еже бе будуще речеши нечто устрещися никакоже моглъ еси, повелел еси дщери твоей со Азономъ сообщити бракъ и Азона учинилъ еси причастна дщери твоей и во праздновании брашна. Поне что ти за то воистинну случися, прилагаетъ история, прилучае во свойственных и несвойственных не оставляет.

И пребывающих Медеи промежъ царя, отца, и Азона, аще и многою бе срамотою постыжденна, но уняти не возможе зрака своихъ очей, токмо, егда можашеся, видении ихъ на Азона сладкими взирании обращаше, сице лице его и обличие, и власы, тело и уды телесные зрителными смыслы разсматряя, да яко абие в похотении его разгореся и теплыя любве в мысли себе зача разжизание. Несть бо ей попечения питатися брашна сладостию, ниже вкушати пития медоточнаго. Есть бо ей тогда брашно и питие Азонов сладкий зракъ, егоже всего носит в сердце заключенна, и егоже любовию блудною наполнись стомах насыщенъ. Егда же взирашесь от иных, иже глядаху на нее брашенънаго вкушения тако преставшу, непщеваху ее не любве ради сие в ней быти, но нечто токмо срамоты ради. Медея же толикия теплоты разъярись похотию, зачатый порокъ велми нудится покрыти, да не токмо о сих, от нихже зряшеся уведати нечто возможетъ, но паки от себе самое искуснаго безвинства обличение износит, имиже тое же срамно быти может в девице в безвинную обращает лепоту. По семь же тонкимь гласомъ во устех своих износит сия словеса: «Ох, дабы сей варваръ, толь красенъ, толь честенъ, мне мужни союзомъ приединился», — дабы ему от себе дала разумети безвинным желанием того хотети, еже вины и греха не лишашесь. Всех женъ всегда есть обычай, да егда безчестным желанием мужа некоего хотятъ, под покровениемъ некоея чести своея оправдания умышляютъ.

Браку же скончавшуся, Медея свобождениемъ отца своего в каморы своя входитъ, а Азонъ и Еркулесъ в коюея полаты камору приемлются повелениемъ царевым. Медея же, во своей тайной ложнице пребывая, от зачатаго любве пламени утружденна, теснотою многою мучашеся и многимъ утрудися воздыханиемъ, велми попеченне помышлает в себе, како своего разжизания пламени может противитися удовлениемъ своего насыщения. Но девственныя срамоты малодушством побежденна, уклонися от дерзновения, зане брася в ней любовь и срамота. Настоитъ любы, да дерзнетъ, но ради безчестия студъ претитъ. Сице сугубымъ мучашеся сражениемъ своего студа невзгоды чрез всю неделю в молчании плака, аки и в себе глаголаше: «Охъ, яко под такимъ небеснымъ созвездиемъ родихся, да сего мне ныне приятные Азоновы красоты, наипаче мужния чести лепотою не насыщаюся в супружестве». На сие себе чин последователный быти глубокимъ ума умышляя попечениемъ.

Бысть же, да яже по счастию, яже скоряше концу, случися за хотение Медеино, яже в некий день, егда царь Оетес в тайных своихъ со Азономъ и Еркуломъ о многих многая глаголаше в полате, по Медею, дщерь свою, посла, да приидетъ к нему. Ей же во уготовлении царскомъ пришедши, близ отца своего, повелевшу ему, седе, еже отецъ ея веселым словомъ прощение дастъ, да со Азономъ и Еркуломъ чиномъ девическимъ словеса потешнаа глаголетъ. Яже срамляяся некако, от отца своего востав, подле Азона себе избра сести. Азонъ же, видевъ Медею при немъ седшу, возвеселись и, малу оставлену промежку, отдвинуся мало от Еркула, паче к Медеи приближися. Царь же Оетесъ и предстоящие многие прочее многою беседование ея светлостию день провождаютъ, и Еркулесъ со предстоящими пред нимъ многими речьми о многих глаголаше. И тако промеж Азона и Медеи не бе никоего посредства, имъже может, аще вкупе глаголати нечто восхотят, мешати.