Том 9 (Конец XIV - первая половина XVI века, подъем общественного значения литературы)

Биаше во Афинех некто муж, Леонтие нарицаем, въ конец достиг всякие философие, и словесным, и естьствные, и звездочьтные. Сему от единие жены родишася три дети: две же беста мужский пол, а третие дщи, дщи светообразна и весела, Атина же наречена бысть отцем своим отроковица. Якоже убо житие хотяаше оставити всеяви я, смертное оставль и конечное писание: отроком убо остави стяжаниа свое, елико в ризах и елико во злате, в домовох же и въ скотех, и в сосудех, и в рабех — беше бо вельми богат от многоименниих. Дщери же повеле, и сие от любови, токмо единех 100 златник даровати в наследие, часть прекрасну рек довольно ей быти, всяку превосходящую женскую доброту. И он убо, рек, испив смертную чашу; отроковице, братиа, злонравни явльшеся, все приаша отчее достоание и всячески без ждребиа оставиша юнотку. О них же сожалившися и душею уязвившися, к матере своей сестре приступи Афина отроковица, сказает аже о себе, и беду авляет, болезньними воздыханми обличает страсть. Ущедри же отроковицу леле ею плачющуся, о сестрине же дщере уазвися сердцемъ, и с нею, востав, отиде во град прьвий градом и град дръжавный. Къ Пулхерии же приступиста благодетми украшеней, посещениа от нея просита и помощи отроковици, от своих неправедно лишеной. Удиви же ся отроковичней царица доброте, почюдися светоносным даром лица еа, удивися благоразумию и великоумию еа, и вопроси, еда кто разтлил есть девъство еа. И уведевшу, яко неискусна есть ложу отроковица и доброту несквернну сохранила есть чистоте, абие банею очищает ю честною, сиречь крещаех, и имя ей прелагает, нарицает доброю отроковицу Евдокиа, припрязает же ю цареви и причитает на брак, способствовашу наипаче о сем и Павлину, иже в прьвых вочинен бысть царских другох. От сие убо Феодосие роди Евдоксию, юже Уалентиниану, скипетра дръжащу Рима старого, посла на припряжение житию.

Но ничто же есть доброчестно въ житии, бури и части непричастно, ниже есть добро кое овощие, не имуще с собою растеще тръние, ибо и шипькъ благоуханний творит трьние частое, солнечное же брьвно помрачают облацы, и вражда возращает на творящих доброе, и всяко доброчестие честное и все красное в житии имат злочество размешено с собою.

Но убо чему хощет проглашение слова сего: царица убо плаваше в мори житейсцем, ясными и тихими ветри носима, безмолвно провождаше плавание добраго житиа, якоже корабль отоварен, прилежним ветром плавае. Но напрасно дохну, яко буря, вражда, и ветръ смути море и буря, облак разседеся мутен и низведе буря, смути и сотрясе ладию, яко листъ, и мльвы воздвиже лютые и смущениа тяжкаа, и лодию убо сокруши, на възещее же уста люта отверзе зианиа злоплавнаго. От сего убо царици горясти наполнися и со искушенми брася тяжкобедными. Что же бе нападшее на ню слово скажет.

Феодосию царю, живущу с нею, яблоку добру и превелику принесе некто. Он же доброзрачию удивлься овощному же красоте почюдився, паче же и величеству, яко нечто ново дар царици посилает, — еже великим бысть начаткъ злобам, горшее бо бысть зависти враждение яблока, еже принесе на зло некто, тогда разсецающее брачные соузы Фетида и Пилея.[182] Каковаа бо и приключишася за яблоку сию? Удиви же ся царица взору овощному, паче естества вмени доброту яблочину, и любочестную имуще къ светлому Павлину, яко споспевшовавшу ей взяти на высоту царствиа, яблокою горкотворивою мужа почте. Он же цареви дар воспущаех, не ведый, якоже достоит, откуду принесена бысть. Случи бо ся не быти съ царем тогда окаанному, егда Феодосие приемаше яблоку, адово горкое, аще речет кто, овощие смертно, емуже насадитель смерть и садоделатель адъ. Виде же яблоку дръжей и позна овощие, скрый убо яблоку у себе и мльчанием удръжа, вопроси жену свою, где есть яблока. Оной же рекши, яко изедох ю, клятвами объятъ ю. Она же чьсти горцей, яко же подобает, погрешивше заклятся, яко изедох ю. Что же по сих? В помысли царь недобрии впадает, показа абие сокровеное и обличи ю лжущу, разъярися и прогневася, и омрази, и возненавиди царицю. От сего возмутися страсти вльна, и бедам море, и злобам буря. От сего нестерпимую видев солнце страсть, и убо Павлин смерть обра от сего, и мечь кровопийца опоися убийством. Царица же, ненависть увидевши цареву, во град Иерусалимъ вскоре отходих и тамо, прочее скончавше житие, естества отдастъ долгь земльнаго.