Таков же сий Цимисхий, толико в мужстве, и тогда с Фокою приключився воюя и потребу сущих под рукою воин соврьшаему, бе же сродник Фоце и от техже кровий. И убо вкупе рукою писание имеше откръвено и вь себе протече
умь, лежащих в немъ, и кь воеводе все обличает и «о горе, — рече, — о воеводо гречьские части, доколе царствиа корабль правити имут скопцы женосрьдии, стръмни на злобу, всемъ же злым обретителие и всемъ злым делателие, человеци мяккодушьни и сосуди лукавству, неподобным проходи, сопоти злоделанию». Услыша же сие воевода и воздвиже ярости пламень, от сего спей и в горах крыяся лев отверзе око и рыкание испусти, и страх опътече удолиа, и лугови, и горы. Царь наречеся, и постиже Констянтин град, и без нужде винде, и виден бысть, и виде, и возвеселися. Все множество просыпашеся, елико въ дворе и елико светлотою сиаше, елико под работою и елико свободных, прежде всех царица со священнослужители, разпростертома подъемаше дланма мужа, и съветом бывает опщиим царь Никифор.ЦАРСТВО НИКИФОРА ФОКЕ
Бе же воиничон, благодръзновенен, крепкорук, труды неумякченъ, камень твердъ в болезнех. И примесися къ Феофане, прьвой царици, и к детем
Романовым любовь отчюю показует. Тогда Фока душевное объяви мужество, и дръзость срьдие, и еже въ бранехъ топлоту, имеша бо <...> предстояние душе благородныя, и крепкое терпеливое показоваше изначала, и хитраго конника издалеча обнажаше.[209] Нь деланию силе прилежащи, той храбродушие таяше въ глубине, яко главня в пепеле семя огню храня. Да якоже прият время и деланию мощь и вся съвращающае коло злотекущего жития того самого постави на доброоружных колесницах, тогда убо и Фока, яко молние, разседесе и вся оптече племена варварских язык; якоже огнь, аще речет кто, впад во угол многодревень, и духом гоним, и повсюду обходя, и весь сад поадаа, и холми попаляа. Убоявшеся его арави и поклонися Сирия, Киликея усумнеся, и Финикиа повинуся,[210] и приложишеся грекомъ гречскаа. Сице непобедим Фока бяше супротивным. Коло бо добродетелное венчаваше мужа, и все доброе просвещаше, все благо украшаше его: крепость, мужество, смыслъ, кротость, целомудрие. Но убо непорочен никтоже от земляных человекъ, аще на врьх добродетели постигнет? Ибо добровенчаны Фока толикии въ иных убо сиаше добротах телесных и душа являше, благодетми съвтящуся, яко невесту новоукрашену и яко младящуся. Толико бо душевною печашеся красотою, яко притяжати телу своему трънию подобными остротою рубы, и одежду жестокую крыти багреницея, и трапезъ ошаатися мясоястныихъ. И убо въ прочиихъ светилникъ бе светозаренъ, вьсюду сиая. Ну, обаче, яко нося земную и пръстную пльть, имеше и скврьны некыихъ претъкновений, яко на[211] одежди чисте скврьны злоизмовение. Якоже бо рекоша написавшеи прежде времен дрьвнейшиих, еже по духу срьдьство имеа къ царици, обаче и к ней примешатися и плотьски дрзнеша. Си прьва скврьна, втораа же абие сии. Недостойно цреви имеша худословие, и даролюбное от разума его отостоаше, яки око ис тила и от ревинфа листъ.[212] Темъ и все Фочино начинание и доброта нелепотная явлеашеся и злообразно видеашеся. Ибо от тела истръгшися зеници, вьсь трупъ потемнелъ есть, и весь мраченъ съюзъ, якоже от сланутка младу листу откръшившуся, стъблие невесело естъ и корень дряхль.Предложено же ми буди и сказание худоразумию его. Ибо лютостия злобною народъ погыбааше, и вьси рыдааху от гладные
язвы, на златици бо кобель[213] един продавашеся. Взыди же сиа к Фоце, он же поскръбе, услышав, и злое исцелити собою возревновав царские исчрьпати повеле житницы и по два на златице продавати кобля. Сице Фока худолепне о вещи радяше[214] паче же и многожитными богат сий житницами, отоваренными тяготою и пшеницами наполнеными, от нихже скрышася прьвая благодушиа, не вьзревновавъ великому Василиу вь сем, еже поистине сущаго царе от Македония,[215] иже видевъ страждущь византийскый народъ и глад вину сущь уведевъ печали, доброкьзньне съпротивися страсти злоратней, съпротивъ брався храбре съ храбрыимъ и погубль звере лютааго удавами нуждныими; 12 бо къбелъ на златице продаати повеле продающимъ пшеницу.