Томъ четвертый. Скитанія

— Что я вамъ скажу! — отозвалъ онъ меня въ сторону. — Если вы ученый, вамъ можно довѣриться… Я уѣду и пріѣду… Потомъ, когда этого не будетъ… — онъ указалъ рукой на казака. — Куда же мнѣ дѣвать всѣ эти бочки? Лучше я ихъ продамъ!..

— Знаете, — философски прибавилъ онъ, — по-моему торговля спиртными напитками въ этой странѣ самое полезное дѣло. У дикарей потребностей мало, а лѣни хоть отбавляй! Новаго ничего имъ не нужно. Если бы не жажда къ спирту, они бы совсѣмъ ничего не готовили для продажи. Водка заставляетъ ихъ работать, по крайней мѣрѣ.

Какъ бы то ни было, «Безстрашный» разводитъ пары и собирается уходить.

Всѣ туземныя лодки уходятъ къ «Маріеттѣ» гдѣ съ утра происходитъ оживленная торговля. Капитанъ Сетль стоитъ на палубѣ и разсматриваетъ туземцевъ, которые поднимаются по спущеннымъ веревкамъ и сыплются со всѣхъ сторонъ на палубу, какъ пираты. Нѣсколько матросовъ вытащили наверхъ полосы китоваго жира и разрѣзываютъ ихъ на куски. Китоловы имѣютъ обыкновеніе, отправляясь къ берегу для торговли, привозить туземцамъ въ подарокъ китовое сало. Раньше они вытапливали изъ него ворвань, но теперь цѣны на ворвань слишкомъ низки, и они берутъ только усъ, а всю китовую тушу бросаютъ на произволъ судьбы. Кругомъ настоящая ярмарка. Кромѣ имтунцевъ, здѣсь много чаплинцевъ, островитянъ съ Лаврентія и Діомеда, туземцевъ съ американскаго берега. Одни служатъ матросами на «Маріеттѣ», другіе пріѣхали для торговли. Уйкакъ, сынъ чаплинскаго Кувара, тоже тутъ. Онъ возвышается на полголовы надъ всей толпой, и шея у него, какъ у быка.

— Видишь! — говоритъ онъ мнѣ меланхолически, указывая на китовое сало. — Если бы вы у насъ не отняли судна, мы бы сами теперь такъ одѣляли сосѣдей.

Въ 1883 году русскій клиперъ «Крейсеръ» захватилъ въ этихъ водахъ шкуну «Генріетту», только что купленную Куваромъ у американцевъ, по обвиненію въ незаконномъ занятіи морскими промыслами и увелъ ее во Владивостокъ. Шкуна такъ и сошла за американскую хищницу, была переименована въ «Крейсерокъ», снабжена паровой машиной и исполняла сторожевую службу въ Охотскомъ морѣ, пока не погибла во время шторма въ 1895 году. Вопросъ объ этой шкунѣ нѣсколько разъ всплывалъ въ спеціальной печати, но безъ всякаго результата. Впрочемъ, во Владивостокѣ губернскіе совѣтники утѣшаются тѣмъ, что Куваръ во время поимки еще не успѣлъ уплатить американцамъ условленную плату.

Уйкакъ какъ будто подслушалъ мои мысли.

— А сколько мы заплатили за нее, — говоритъ онъ, уныло качая головой, — ва!

— Двухъ китовъ усы, ста моржей зубы, песцы, пыжики, одежда.

— У-ухъ! — онъ прищуриваетъ глаза и шумно вздыхаетъ, какъ будто погружаясь въ холодную воду.

— Слушай! — говоритъ онъ мнѣ немного спустя. — Здѣшній капитанъ предлагаетъ моему отцу еще судно на будущій годъ; и плата есть, да и дешево, но мы боимся. Какъ ты думаешь?

Капитанъ Сетль подошелъ и ждетъ отвѣта съ видимымъ любопытствомъ, но я не знаю, что сказать. Вопросъ о собственномъ китоловствѣ для сѣверныхъ поселковъ есть вопросъ жизни и смерти, но я не знаю, для занятія морскими промыслами, вѣроятно, требуются различныя бумаги и патенты, и неоформленное китоловство можетъ быть приравнено къ пиратству даже въ этихъ водахъ, по цѣлымъ годамъ не видящихъ русскаго флага.

Капитанъ Сетль — маленькій коренастый человѣкъ съ сѣрыми волосами, сѣрыми глазами, длиннымъ сѣрымъ носомъ въ сѣрой одеждѣ. «Сѣрый карапузъ», фамильярно зовутъ его товарищи по промыслу. Онъ не носитъ шапки. Лѣтъ десять тому назадъ онъ облысѣлъ отъ тифа и, чтобы возстановить волосы, выставилъ голову на морозъ. Средство удалось, но капитанъ Сетль совсѣмъ отвыкъ отъ головной покрышки.

Рядомъ съ нимъ его помощникъ Мельтингъ, огромный и неуклюжій, въ высокихъ сапогахъ и плащѣ изъ тюленьей кожи. У него красное лицо, и черезъ каждыя два слова онъ повторяетъ: «клянусь святымъ дымомъ и преисподней».

— Имѣли удачу? — спрашиваю я, здороваясь съ Сетлемъ.

— Не очень! — отвѣчаетъ Сетль озабоченно. — Одного убили, да лодку опрокинули. Вотъ этотъ чуть не утонулъ…

Онъ тыкаетъ Мельтинга пальцемъ въ жилетъ, который приходится какъ разъ противъ его носа. Это имѣетъ видъ, какъ будто онъ клюетъ его въ брюхо.

— Клянусь святымъ дымомъ… — начинаетъ Мельтингъ и фыркаетъ, даже не докончивъ клятвы.

— Сей годъ китоловамъ мало удачи, — говоритъ Сетль. — Насъ вотъ затерло льдами; пять недѣль не могли вырваться, думали, такъ и примерзнемъ, какъ волкъ у проруби.

Мельтингу опять смѣшно, но онъ хочетъ сдержаться. Лицо его краснѣетъ, какъ алое сукно, кадыкъ надувается, какъ у большого индюка. Черезъ минуту онъ разражается громовымъ хохотомъ, какъ настоящій мичманъ Дырка.

— Видишь, жеребецъ! — одобрительно говоритъ Сетль, снова клюя его въ брюхо.

Мельтингъ очень популяренъ въ китоловномъ флотѣ, благодаря своей силѣ и неустрашимой веселости, ибо онъ способенъ фыркнуть въ лицо той самой преисподней, имя которой такъ часто призываетъ всуе.

— Клянусь святымъ дымомъ, — пароходъ Мельтингъ; еще не отдышавшись отъ смѣха, — пароходъ «Balaena» разбился.

Лицо Сетля опять отуманивается.