Въ жизни села Терпѣнія была и другая, совершенно неожиданная сторона. По временамъ сквозь бодрую, трудовую энергію и радостную привязанность къ этой спокойной сельской жизни, которая налаживалась такъ просторно и сыто, съ прохладой и достаткомъ и съ одинаковымъ удобствомъ для утробы и для души, вдругъ пробивалось настроеніе до такой степени отличное, что трудно было даже повѣрить, что одни и тѣ же люди способны совмѣстить въ своей душѣ столь непохожія и несогласныя между собою чувства. Настроеніе это, видимо, шло на убыль, и въ дневные часы подъ давленіемъ обычныхъ заботъ о запашкѣ и о прошлогоднемъ картофелѣ оно уходило вглубь и становилось незамѣтнымъ. Но вечеромъ или въ праздникъ, когда съ десятокъ мужчинъ, остававшихся въ селеніи, и кругъ наиболѣе уважаемыхъ женщинъ собирались вмѣстѣ у какой-нибудь завалинки, оно поднималось наружу, начинало медленно разгораться и снова превращало этихъ прозаическихъ работниковъ въ «искателей свободнаго пути», которые всего нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ сдѣлали отчаянную попытку «оторваться отъ земного и подняться къ небесному». Въ это время глаза терпѣнцевъ загорались уже знакомымъ мнѣ холоднымъ и свѣтлымъ блескомъ; и они опять заговаривали о подданствѣ, въ которое
Душевное состояніе жителей села Терпѣнія напоминало мнѣ струю раскаленной лавы, которая снаружи остыла и покрылась холодною корою и уже принимаетъ первыя цѣпкія сѣмена дорожныхъ травъ, между тѣмъ какъ въ нѣдрахъ ея еще таится бѣлокалильный жаръ и порою пробивается наружу сквозь случайныя трещины. Я имѣю въ виду такъ называемый крестовый походъ въ Виннипегъ, о которомъ уже упоминалъ въ предыдущихъ очеркахъ. Кипрскій околотокъ составлялъ главную силу этого оригинальнаго движенія, и село Терпѣніе стояло во главѣ Кипрцевъ и ушло въ походъ все цѣликомъ — съ женщинами и дѣтьми, — оставивъ на покинутыхъ пепелищахъ только двухъ «несогласныхъ» мужчинъ, которые говорили: «Намъ темно! Мы не видимъ, куда идти!» Только на сѣверномъ участкѣ, благодаря вліянію и примѣру Николая Зибарова, были случаи такого поголовнаго единодушія, увлекавшаго цѣлыя села. Въ другихъ поселкахъ населеніе обыкновенно раскалывалось на двѣ неравныя части: большинство колебалось, но оставалось дома, не имѣя силы оторваться отъ уже насиженныхъ мѣстъ; меньшинство отдавалось теченію и уходило «на проповѣдь». «Походъ на проповѣдь» является, быть можетъ, самымъ оригинальнымъ эпизодомъ всей духоборческой эпопеи. На порогѣ XX вѣка онъ стоитъ какъ страничка, живьемъ выхваченная изъ далекаго прошлаго и уже непонятная для современности, наивная и вдохновенная, проникнутая вѣрой, которая сдвигаетъ горы, и смѣлостью, которая беретъ города или разбиваетъ себѣ голову о камни. «Отвага медъ пьетъ, — говорятъ духоборы, — и голову объ стѣну бьетъ». Современная человѣческая толпа уже неспособна на такія захватывающіе порывы. Несмотря на свои фабрики и большіе города, человѣчество живетъ слишкомъ разобщенною жизнью и исповѣдуетъ только одинъ символъ вѣры: «Каждый за себя, а чертъ возьми всѣхъ». Современная толпа способна только на порывъ слѣпой паники или такой же слѣпой и животной ярости, но энтузіазму великихъ идей она противопоставляетъ свой скептицизмъ, дешевый, какъ стертая монета, и банальный, какъ скверная школьная пропись. И нужно вернуться въ глубину Среднихъ вѣковъ, чтобы найти примѣры порывовъ стихійнаго творчества толпы, которые превращали ее въ одно живое цѣлое и дѣлали ее героемъ и активнымъ дѣятелемъ міровой трагедіи.