Том восьмой. На родинѣ

Все это красивые люди въ расцвѣтѣ молодости, въ разгарѣ кипѣнія жизненныхъ силъ, цвѣтъ земной жизни, выбранный со тщаніемъ отовсюду, вплоть до самыхъ нижнихъ, здоровыхъ и широкихъ слоевъ. Они идутъ на жатву смерти, какъ первенцы человѣческаго стада, обреченные для гигантскаго жертвоприношенія судьбѣ.

— Такъ-такъ-такъ! — сухо и часто щелкаетъ въ дальнемъ концѣ. — Такъ-такъ-такъ! — Начинается ружейная перестрѣлка, все чаще и дробнѣе, какъ будто сотни мелкихъ петардъ разрываются въ воздухѣ. Пушки начинаютъ тяжело грохотать, и земля вздрагиваетъ отъ этого грузнаго, какъ будто сердитаго и осипшаго грома.

— Крахъ!.. — Что это, взрывъ? Сотрясеніе проносится, какъ циклонъ. Дома трясутся. Гдѣ-то звенятъ стекла разбитыя вдребезги.

— Крахъ! — Новый взрывъ еще оглушительнѣе прежняго. Что это, адская машина или изверженіе вулкана? Но теперь Николай Петровичъ воочію видитъ результаты. Мина разорвалась подъ ногами наступавшихъ рядовъ и взлетѣла въ вышину, увлекая предъ собою изувѣченные трупы жертвъ. Николай Петровичъ безумными глазами глядитъ на фонтанъ разорванной человѣческой плоти, взлетѣвшій къ небесамъ. Кровь брызжетъ струями и вмѣстѣ съ живыми трепещущими членами все стремится вверхъ, вверхъ.

— Такъ-такъ-такъ! — трещитъ ружейная перестрѣлка.

— Бу-бу! — ревутъ пушки.

«Не стрѣляйте! — хочетъ крикнуть Николай Петровичъ. — Что вы дѣлаете, зачѣмъ убиваете другъ друга?»

— Крахъ, крахъ! — два новыхъ взрыва раздаются одинъ за другимъ, и Николаю Петровичу кажется, что они раздаются въ его сердцѣ и что куски его собственной плоти взлетаютъ вмѣстѣ съ трупами. Эти трупы ему родные, это его собственные братья, дѣти, все близкое, что у него есть на землѣ.

«Не стрѣляйте! — силится выговорить Николай Петровичъ. — Вы братья, братья! Не убивайте другъ друга? Зачѣмъ, зачѣмъ!..»

— Крахъ! — раздается новый взрывъ, еще оглушительнѣе прежняго. Земля колеблется, какъ отъ землетрясенія, и твердая каменная кора вибрируетъ пластично, какъ волна. Двѣ арміи сшибаются съ трескомъ, какъ два броненосца, столкнувшіеся въ туманѣ. Николаю Петровичу кажется, что наступилъ конецъ свѣта, и онъ въ ужасѣ закрываетъ глаза и тоже ожидаетъ смертельнаго удара.

* * *

Опять нѣтъ ничего. Тѣ же бѣлыя стѣны, лампа, ярко освѣщенный потолокъ. Николай Петровичъ безучастно глядитъ вверхъ. Въ лѣвомъ углу огромная тѣнь паутины, похожая на круглую сѣть и натянутая, какъ рѣшетка. Все тѣло Николая Петровича болитъ и ноетъ. Лучше бы ему лежать на этомъ воздушномъ гамакѣ, чѣмъ на неровной, тяжело обмятой постели. Голова его кружится, комната какъ будто колышется и переворачивается кверху дномъ… Какъ это случилось? Потолокъ опустился внизъ, или самъ онъ поднялся вверхъ, но вотъ онъ уже лежитъ на сѣткѣ паутины. Нити ея нѣжнѣе тончайшаго шелка, но она крѣпка и туго натянута и только слегка вздрагиваетъ и колеблется подъ тяжестью его тѣла. Николай Петровичъ слышитъ, какъ холодный вѣтеръ обдуваетъ снизу его спину и плечи, и осторожно протягиваетъ ноги впередъ. Вдругъ небольшая, сильно развѣтвленная тѣнь, тоже похожая на рѣшетку, скользнула по стѣнѣ и упала черезъ его голову. Кто это выбѣжалъ изъ-за угла по дальнимъ нитямъ паутины? Это паукъ, и онъ бѣжитъ къ Николаю Петровичу. Какое странное и страшное существо! Его сухощавое тѣло одѣто въ шерстяное бѣлье, прилегающее плотно, какъ трико акробата. Сзади ноги, по бокамъ другія, дальше третьи, у плечъ еще ноги, ноги безъ конца. Все тонкія, жилистыя, одѣтыя въ мохнатое бѣлье, съ голыми ступнями, которыя крѣпко хватаются за узлы сѣти, какъ у японскихъ акробатовъ. У него человѣческое лицо, гладко выбритый подбородокъ, на щекахъ бакенбарды. Но вмѣсто носа, у него стальной шприцъ съ длинной иглой, похожей на протянутый хоботъ. Отверстіе шприца блеститъ, какъ стальная ноздря, и быстро приближается къ Николаю Петровичу. Вотъ десять паръ босыхъ ступней перебѣжали черезъ его грудь. Николай Петровичъ видитъ, какъ нагибается шприцъ и останавливается противъ его сердца. Онъ дѣлаетъ отчаянное усиліе и съ крикомъ падаетъ изъ предательской паутины назадъ черезъ голову въ свою безопасную кровать…

* * *

Поворотъ наступилъ на другой день къ вечеру. Николай Петровичъ имѣлъ ужасный припадокъ, длившійся больше двухъ часовъ и не уступавшій ни компрессамъ, ни опію. Во время этого припадка онъ чувствовалъ, какъ источникъ боли, подвижной и какъ будто одушевленный, передвигается съ мѣста на мѣсто въ его нутрѣ. Сначала боль сосредоточилась въ желудкѣ подъ ложечкой, и эхо ея отдавалось колотьемъ въ груди и тупымъ ломомъ въ спинѣ и поясницѣ. Потомъ она стала спускаться внизъ въ область живота, и ему казалось, что кто-то наматываетъ его кишки на твердый валъ и натягиваетъ ихъ все туже и туже. Николай Петровичъ стоналъ на всю комнату. Подъ конецъ онъ сталъ просить, чтобъ его отвезли въ больницу для операціи соотвѣтственно совѣту Кольмана, но Зоненштраль стоялъ на своемъ и совѣтовалъ подождать до вечера.