Тонкая нить

Новый пианист заиграл более старые песенки, и все с еще большим энтузиазмом стали подпевать. К этому времени большинство мужчин, да кое-кто из женщин тоже, были уже слегка на взводе, расчувствовались, шум в зале усилился. И не было ничего удивительного в том, что пианист в конце концов заиграл мелодию, слушать которую Вайолет хотела меньше всего. Когда он только начал подбирать первые ноты «It’s a Long Way to Tipperary»[19], она стиснула зубы. Назойливая, бодрая жизнерадостность этой песни вызывала в Вайолет болезненное чувство, которое никак не вязалось с ее отношением к войне. Каждый раз, когда Вайолет слышала эту мелодию, у нее больно сжималось сердце и она вспоминала солдат – а среди них ведь были и Джордж, и Лоренс, – послушно поющих ее и когда они садились в эшелоны, которые повезут их в сторону Континента, и уже в окопах.

Однако похоже было, что только одна Вайолет всеми фибрами души ненавидела эту песню. И когда столпившиеся вокруг пианино мужчины принялись стучать кулаками по инструменту, во все глотки подхватывая: «До свиданья, Пикадилли! Прощай, Лестер-сквер!» – Вайолет надела пальто.

– Пойду подышу воздухом, – сказала она Джильде, протолкалась сквозь толпу и выбралась на улицу.

Ее встретила холодная зимняя ночь, Вайолет глубоко вдохнула, натянула поглубже шляпку и, прислонившись к стене, закурила, дрожащими пальцами держа спички. Дым проник глубоко в легкие и слегка отрезвил ее.

Она посмотрела на усыпанное звездами черное, безлунное небо. Мимо нее проходили праздные гуляки, тоже встречающие Новый год, все они направлялись в сторону Хай-стрит. И вдруг послышался колокольный звон. Колокола звучали не в полную силу, не так, как в последнее время ей приходилось слышать и к чему она уже привыкла. Один раунд прозвучал как будто нормально, следующий уже довольно глухо, словно сквозь стеганое пуховое одеяло. И снова то громко, то тихо. Должно быть, их нарочно приглушают, подумала Вайолет. Ей показалось, что она помнит, как слушала полностью приглушенные колокола, когда была еще молода, в день смерти короля, и эти глухие удары без звона показались ей очень странными.

Вайолет поднесла часы к свету, падающему из окон паба. Половина двенадцатого. Интересно, будут ли они звонить до самой полночи? И Артур тоже там звонит? Ей вдруг страшно захотелось подняться на колокольню, оказаться высоко над городом. А вдруг в соборе кто-то есть и ее впустят? Или звонари оставили дверь незапертой? Не успела она отговорить себя от этой затеи, как погасила сигарету и двинулась по Хай-стрит, но против потока людей, в противоположную сторону, потом свернула на узенькую Маркет-стрит, которая вела прямо к внешнему дворику собора. Вдоль улицы выстроились магазины с витринами, украшенными веточками остролиста, рождественскими вертепами и искусственными снежинками. Здесь было довольно темно, а людей меньше. Вайолет прошла мимо нескольких смеющихся парочек. Почему это люди всегда разбиваются на парочки и почему они всегда смеются? На углу был ресторанчик «Старый базар», и оттуда доносилось пение.

Потом Вайолет осталась совсем одна и двинулась через внешний дворик. Собор впереди был освещен прожекторами, хотя внутри там сейчас темно и пусто: сегодня вечерней службы не было. Только колокола звонили: теперь они звучали громче, но все равно приглушенно, словно кто-то кричал, приложив ко рту ладонь.

Представив себе эту картину, Вайолет вздрогнула и пошла быстрей. Вдруг она услышала за спиной шаги, и какое-то звериное чутье подсказало ей, что это он.

Да, это был Джек Уэллс, на ходу он насвистывал «Love Is the Sweetest Thing», и Вайолет сразу поняла, что в том пабе вместе с ней был и он, небось весь вечер незаметно наблюдал за ней, а она об этом и не догадывалась, а теперь пошел следом. У Вайолет было такое чувство, будто она снова попала на то кукурузное поле и теперь лихорадочно думает, что предпринять. Как все-таки трудно сдержаться и не побежать, но ей не хотелось показать ему, что она боится. Ну вот, он все испортил, думала Вайолет. Испортил песню, которую она так любит.

Сейчас на территории внешнего дворика собора никого нет, только она и этот человек с кукурузного поля, они приближаются к припавшему к земле, будто съежившемуся, темному зданию собора, и только приглушенный звон колоколов успокаивает ее и ведет за собой.

Вот колокола стали бить по нисходящей гамме, пробили несколько раундов и умолкли. Не ожидая такой измены с их стороны, Вайолет не выдержала и побежала.