Тополь цветет: Повести и рассказы

Она объясняла про тектонические, стратиграфические и прочие разделы геологии, как порой трудно выяснять строение района. («С водоразделов тащится делювий и прикрывает низлежащие толщи, раскопать невозможно, плащи делювия огромной мощности, прибегаем к косвенным признакам!») Рассказывала, как собирают фауну в песчаниках, как много прорывов случилось в прошлом сезоне — эта рация, например («С дальним отрядом связь довольно условная, слышат только настройку друг друга»), как жалко провожать студентов, которым в сентябре надо быть в институтах, и как хорошо, когда основная работа закончена, начинать редакцию листа — посещение непонятых в свое время маршрутов, неясностей на карте.

Нет, эта Таня уверенней и строже, и то, сколько и что знала и умела она, утверждало ее в жизни. Мне только показалось, что она слишком нервна, неспокойна, — то ли возбуждена встречей, то ли ожидает кого. Разговаривая, все ходила, припадала к окну, что-то высматривала среди сараев, занесенных снегом, прислушивалась и раза два открывала дверь в коридор.

Где-то стукнули, она тотчас выглянула.

— А это ты? — сказала кому-то. — Я здесь — прошу!

И подтолкнула ко мне невысокого молодого алтайца, которого я узнала, — конечно, его она и ждала.

— Пожалуйста, познакомьтесь.

Я протянула руку:

— Тэке? — меня словно подмывало ошеломлять Таню осведомленностью.

— Вот именно! — Блеснули черные суженные глаза на жестком лице, и он вопросительно-быстро глянул на Таню.

— Ну, знаешь ли… — уставилась она на меня, но тут же воскликнула обличающе и облегченно: — А-а, это она вчера обедала рядом с нами и услыхала! Да?

Смеясь, я подтвердила. Тогда они оба тоже засмеялись, и так мы втроем посмеялись еще. И чем больше смеялась я, тем больше смеялись они, и мне стало казаться, что они уже смеются надо мной.

Таня тут же нахмурилась и повернулась к Тэке:

— А я подумала — опять Флорыч. Преуспевает в пошлости где только может — дикий тип!

— Татьяна Васильевна сама дикий тип, — сказал вдруг Тэке, и эти слова и взгляд на нее, насмешливо-нежный, выдали их короткие отношения. — Это она прозвала его так! Представляете, снимали карту на разных участках, ее — запад, Флорыча — восток, а по границе никак не сбиваются. Главный геолог экспедиции прилетал сбивать.

— Действительно, что-то страшное, — воскликнула Таня, опять засмеявшись, уже от неловкости.

— Он говорит, а она молоток поднимает, вот ударит!

— Так он такой пакостник, плетет, не стесняясь. Уже и тут успел про главного геофизика, как я забросила его в выкидушку.

— А рассказал, кто открыл жилу? — пристально-значительно поглядывая, спросил ласково Тэке, так что я невольно воскликнула:

— Слушай, уж не ты ли открыла?

— Открыла и открыла, мы каждый год что-нибудь открываем.

— Однако — золото! — сказал Тэке сдержанно-значительно, едва приподняв на меня веки. «Пусть в потомках стократно разрез моих глаз повторится», — забило во мне, затарабанило, но он уже хитро прищурился. — А он не говорил, как Татьяна Васильевна с поварихой рыбку сетью таскали? В болотных сапогах сорок первого размера — так сос-ре-до-то-ченно работали!

— Надо же было вас чем-нибудь кормить, лодырей! — Таня полыхала, не очень естественно похохатывая. — Зато он представил, как мы с поварихой из парилки выбегали в речку!

— Да? А он видел? — Скулы Тэке напряглись, глаза сузились в щелку. — Вот счастливец! Я думаю, в поварихе килограмм девяносто будет?

— Давайте я снова чай заварю, — встала я, чтобы прикончить что-то неприятное, происходящее тут.

— Подожди, — Таня тоже поднялась. — Тэке… — она задержала дыхание всего на секунду, — я хотела сказать… Мы здесь должны еще поработать… Так что я не скоро освобожусь, и мы не сможем с тобой… никуда пойти… Так что до завтра, ладно?

Она выпрямилась, смотря ему в глаза, темные губы вздрагивали в странной улыбке, а мне показалось — сейчас упадет.

Лицо Тэке напряглось еще более, и было нехорошо видеть, как побелели скулы. Что-то дикое, необузданное промелькнуло в нем.

— Однако завтра вы уезжаете? — Он смотрел на нее жалко, вопросительно. — Нам же надо… поговорить?

— Таня, — вступилась я, — так мы с тобой потом…

— Нет, нет. — Брови ее сошлись, и в голосе зазвенело упорное, то самое, чему подчинялись, наверное, питекантропы Флорыча. — Пойдем, я провожу тебя.

…Она вернулась быстро, почти тотчас. Может быть, довела до лестницы в конце коридора.

— Что же ты, Таня? Зачем ты выпроводила его?

Она села на диван, закрыла глаза и так, словно бесконечно устав, проговорила:

— Не могу я больше, не могу. Кончать надо…

— С Тэке?..

— «Тэке» по-алтайски «лисица», — все так же раздельно произнесла она. — Он и есть лис… — (кажется, хотела сказать «прекрасный лис»). — А зовут его Табару. А по-русски Саша… Однажды в Саянах мы с ним ночь просидели на одном уступе, а барс под нами на другом, и мне не было страшно. Тогда это и началось. С тех пор… да. Он живет здесь, и я опять и опять тащусь сюда. Но теперь все. Все! В моей партии его больше не будет…

— Но он любит…

— Тем хуже. Он на четырнадцать лет моложе.