Тополь цветет: Повести и рассказы

Мне стало смешно, что два дня ищу, а дверь к Тане вот она, рядышком — я и это с готовностью отнесла к милым чудачествам города. Сообща мы отправились заваривать чай, а потом в мой люкс. Жизнь все-таки удивительна и прекрасна.

— Неужели ты? И здесь? Чего только не происходит на свете!

— Ну, как ты? Как Людмила? Как Юра? Все живы-здоровы?

— Людмила собирается замуж, но что-то криво получается. Нельзя сказать — непутевая, скорее мать у нее непутевая, некогда было за дочкой следить: то училась, то работала под завязку.

— Ты училась? Работала? Ну, лихо. А Юра? Он-то что?

— С Юрой мы разошлись, — Таня передохнула, села на диван, откинулась на подушки и задумчиво посмотрела на меня. — Да, почти сразу же. Ты не знаешь, мы ведь ужасно ссорились. Он был такой…

— Домостроевец? — Я чуть не сказала «куркуль».

— Не хотел и слышать, чтобы я шла в институт… Впрочем, не потому, конечно, так уж сложилось. Я дома сидела с Людмилой, он учился, блистал, сверкал, носился на мотоцикле, постепенно стал позже и позже домой являться… Я тут тоже оказалась не идеальной, и в один прекрасный день, вернее ночь, не пустила его…

— Так кто из вас домостроевец? — сообразив насчет давности событий, я отваживалась шутить.

— А у него, видно, был резон не возвращаться больше… Я могу все, но признаю только прямые, честные и ясные отношения, — сказала Таня категорично и нахмурилась, как бы положа конец разговору. — В общем, разные мы с ним люди, Маринка. Не надо нам было жениться. А, все как сон — пришло, ушло…

— Война! — вдруг ляпнула я, подтолкнутая сегодняшними мыслями.

— Да, конечно. Война…

Она смотрела строго, мимо меня, в свою прошлую жизнь, внезапно напомнив нелюдимую девчонку, встречавшуюся на лестнице. Но теперь упорство в ее хмуром взгляде почему-то очень обрадовало меня, словно удостоверяло личность.

— Постой, а как же ты… Я подглядела вчера, как ты покупала соболей, и подумала, что Юра…

— Ах, что думать-то… Одна я, Маринка, одна! И ни подачки не приняла от него. Но я геолог…

— Геолог?!

Она усмехнулась задорно-лукаво и воскликнула со знакомой простоватостью:

— И не бери голой рукой — начальник партии.

— А-а, так это ты…

— Угу, геологический.

— Да нет…

— Да, да, институт цветных металлов. Вот прилетела в местную экспедицию утрясать проект и смету на тематические работы по дешифрированию в целях поисков пьезооптического сырья! — выговорила она залпом, будто выстрелила, и расхохоталась: — Какие мы с тобой стали, Маринка, подумать только!

Я прищурилась:

— А значит, это вы, мадам, забрасываете начальство за семьдесят километров от рыбалки, покупаете роскошные полушубки, а в тайге не обходитесь без баньки и, напарившись, сигаете в речку?

— Ты смотри, что она знает! — сказала Таня медленно, и глаза будто раздвинули ее лицо.

Но я уже выдохлась и призналась, что больше ничего не знаю, да и это недостойным образом подслушала у одного живописного дядечки.

— Такой — ноздри по столовой ложке?

Я засмеялась точности ее сравнения.

— Вот гад! Старший геолог в моей партии. Дикий тип. Ты знаешь, как мы переживаем, если кто задержался в маршруте или голодает? А этот ни за кого не переживает, и его никто не может терпеть. Баня ему не дает покоя! Да, я всегда на базовом лагере ставлю баню. А как же? Реки горные, не помоешься. У него в этом году из отряда двух питекантропов извлекла и отправила за пятьдесят километров пешком в баню, да велела за день управиться, иначе будут иметь дело со мной! Не выношу распущенности, мои рабочие в нейлоновых рубашечках являются за расчетом. Ну, ладно, он несчастный человек, его не любит никто.

Она была и новая, и знакомая, сквозь теперешнее обличье все больше проступало прежнее, и через час я утратила восприятие Тани как зрелой, чужой женщины, теперь в каждом движении, из каждой морщинки, из каждой прядки выглядывала юная, насмешливая, лукавая Таня, ходившая машисто, говорившая убежденно. Она и сейчас вышагивала по номеру и рассказывала, уверенная, что мне необходимо знать какие-то общие вещи о жизни, которой жила она.

Вот летела в Ленинград, защищала свой труд — лист геологической карты и объяснительную записку к нему. Очень все прошло хорошо!.. Кстати, ты читала последнюю повесть о геологах? Мне не очень… О нас мало кто говорит правду, как-то все приукрашивается, подводится под общий жизненный знаменатель. А мы — не как все люди, нет…

Чуть солнышко пригреет, все бросаем и летим туда, где никогда еще не были. В жару, в дожди, в комарье, в холод, в голод, в опасности!.. Бывает, по месяцу нет вертолетов, а продуктов — последние крохи. Летим в свои палатки, к которым во время дождя притронься спиной — все, лив-проливень… Техника нас не коснулась, хоть и летают к луне. У меня есть один пронесчастный вездеход — считай, крупно повезло. А! Все это я тебе говорю зря. Ты все равно меня не поймешь, потому что этого плохого я не вижу. Вижу только прекрасное утреннее солнце, которое выгоняет из палатки к костру. Вижу… Да что говорить! Бродяги мы. Горький умел определять это в людях…