Тополь цветет: Повести и рассказы

Пробираясь в свой угол, она представляла себе Степана, как стоял на скотном, смотрел на нее, моргал, и как почувствовала она себя отчего-то надежнее. «Еще бы, столько лет прожили, встал рядом — вот и надежно. А сейчас разведет балы, порасскажет, что да как было, сам более всех довольный».

Конечно, подумалось вдруг, мог бы сказать что-нибудь хорошенькое еще один человек. Веселый, умный был парень Сергей Пудов. Только она дурочка. Было раз, когда Веру его в родильный дом увезли, а Степан на слет ездил. Играли в подкидного у Ледневых. Зойка со своим Петром и Серега с Татьяной. Выпили маленько, покуривали. Серега с Зойкой в паре играл, а Татьяна — с Зойкиным мужиком, и все их обыгрывали. Серега ругается, а сам ногу к ее ноге прижимает — у нее уж голова кружиться начала и в картах ничего не видит. Вот ушли они, а Серега и говорит: «Ну что, спать пойдем, к тебе или ко мне — все равно». И как у нее духу хватило: «Что, говорит, выручать надо?» И вытолкнула его. Хорошо, Степан не знает — убил бы.

И опять подумала, что Степан у нее надежный, и в деревне его уважают. Бабы, конечно, играют на его безотказности, но все-таки приятно, что зовут — редкое хозяйство без него обходится.

Войдя, она оглядела избу:

— А отец где?

— А он не приходил еще, — давай, садись, ждать не будем. Валерка не ложится, пока маманька не расскажет, — сказала Тамара и улыбнулась, чтобы ей было повеселей.

— А Юрка телик налаживает, чего-то неясно. Мы думали — вдруг сегодня покажут? — вертелся вокруг брата Валерка.

— Как же, показали, они небось доехали только…

— Ничего я не думаю, а только наладить надо.

— Не суйся ты в него, какой ладельщик. Надо вызвать монтера из Волоколамска. Все равно всем надо подделать маленько, у всех уж разладилось. К двадцатому велели готовиться смотреть.

Татьяна умылась и ходила от окна к окну, вглядываясь в темень.

— Небось твое представление обмывает, — заметила Тамара. Она умела припечатать словечком.

— А может, напарник на работу не вышел, как в тот раз, — заступился за отца Юрка.

— Да у него и денег нету, он нам с Люськой последние отдал!

Татьяна засмеялась:

— Ох, и дружные у меня мужики. — И достала бутылку портвейна. — Ну ладно, не будем ждать, — уже в который раз говорила она, чувствуя все нарастающую тревогу и что-то похожее на раскаянье или жалость.

Калитка грохнула — ей сразу стало легче. Но на пороге явилась Алевтина:

— Здравствуйте. Ужинаете?.. А я уже в Центральную съездила — девчонки оттуда в Чехово поехали — посылку Женечке собрала. Степана нету? Полило у меня на крыльце-то — чего-то надо сделать, погниет, жалко — новое.

Юрка только боком глянул и пошел в чулан к печке.

— Сядешь ты или нет?! — прикрикнула Татьяна. — Когда же это конец-то будет? Не соберешь никого.

— А мамку сегодня по телевиденью снимали! — сообщил Валерка.

— Какая новость, — усмехнулся, выглянув, Юрка. — Ее тоже снимали, — скосился он на Алевтину.

Девчонки, собирая на стол, наблюдали за старшими, ухмылялись.

Татьяне не хотелось приглашать гостью за стол. Она опять встала к окну и, загородив глаза и лоб ладонями, прижалась к стеклу.

— Такая скользота, — машин совсем мало идет, к вечерней дойке не опоздать бы, — произнесла Алевтина, словно услыхала Татьянины мысли.

И хлопнула дверью. Татьяна обернулась.

— И прощай не сказала, — уронила она.

— А чего с тобой прощаться, когда ты не глядишь, — сказал Юрка и снял с гвоздя стеганку.

— Ку-уда?

— Никуда, — оделся, схватил шапку и выскочил за дверь.

— Это ведь она за ним прибегала! — ахнула Татьяна и, выскочив следом в темноту, прокричала: — Можешь совсем не приходить!

Ужинали вчетвером: она и трое детей. В ней все дрожало от обиды, и слезы подступали к горлу. Налила вина себе, Тамарке и Люське.

— А ты и так хорош, — сказала Валерке. — Восьмой кончишь — поезжай куда-нибудь, уж тут не останешься.

— Да ладно, мама, будет тебе, — сказала Тамара.

— Да шут с ним, хоть бы совсем переходил к ней, — сказала Татьяна. — Отец-то где, поздно уже.

И тут тишину деревни взорвал мотоцикл, взревел уже в этом конце и неожиданно захлебнулся возле двора.

— Ктой-то тама? — прислушалась Татьяна.

Валерка приподнял белую шторочку за спиной — по крыльцу уже топали сапоги.

Все смотрели на дверь, когда милиционер Селиванов, мокрый от сырого снежка, вдвинулся в избу.

— Здравствуйте вам! — сказал Селиванов бодро.

Все поздоровались.

— А Степан дома?

— Нету его.

— Так, — Селиванов помолчал. — А паспорт его где?

— Чей, Степанов?

— Ну да.

— А на кой он тебе? — Татьяна встала, порылась в комоде, принесла паспорт.

Сердце у нее застучало и стало нехорошо в голове.

— Что, натворил чего? — И все в ней зябко подобралось. Он шальной, ее Степан, мог и натворить, недаром в последний раз, как ругались, заорал: «Порушу все!»

Селиванов взял паспорт и, раскрыв его, качал головой и чего-то думал, словно не верил, что паспорт точно Степанов.

— Я вот что приехал, Татьяна Васильевна, — сказал он наконец. — Со Степаном Ивановичем нехорошо получилось.

— Что же такое? — Она стояла, вытянувшись, сурово глядя на Селиванова.

— Машина сбила его.

— Где?

— Да за лесом тут, как к Редькину ехать.