Тополя нашей юности

Отец Петруся поехал воевать. В местечке организовался истребительный батальон, и мы добились, чтобы и нас с Петрусем зачислили в него. Гришу Паяльника в батальон не зачислили, хотя он и ходил в райком, Микола Заболоцкий на некоторое время совсем исчез с наших глаз. Казармы батальона размещались в школе, где мы учились. Парты из классов вытащили и поставили во дворе, под открытым небом. В классах на полу была настлана солома, и на ней ночью спали бойцы истребительного батальона. Мы с Петрусем выбрали себе место в десятом классе. Нам не пришлось в нем учиться, но ведь числились мы десятиклассниками.

Шла первая неделя войны. Вести с фронта были нерадостные. Петрусь был то задумчив и молчалив, то вдруг им овладевала какая-то нервная возбужденность.

— Не понимаю, почему наши не остановят этих фашистов? — говорил мой друг, и его лицо в такую минуту становилось страдальчески-мрачным. — Или у нас сил мало?

Спустя какой-нибудь час или два Петрусь раскладывал передо мной карту, вырванную из школьного атласа, и горячо начинал доказывать, что наши готовят фашистам самую настоящую ловушку, что мы их зажмем между Днепром и Березиной и уничтожим немецкие тыловые клины. Очень хотелось верить в стратегические прогнозы Петруся…

Вместе с нами в истребительном батальоне был и учитель из нашей же школы, Иван Иванович Иванюк, которого ребята до войны называли «Иваном в кубе». Иванюк преподавал историю в седьмом классе, и меня с Петрусем ему пришлось учить только один год. Учитель был старше нас только года на четыре, — в двухгодичный институт, который он окончил, принимали тогда из девятого класса. Мы помнили Иванюка еще учеником, долговязым черным хлопцем в залатанном пиджаке с короткими рукавами. Поэтому, еще будучи учениками, мы держали себя с Иваном Ивановичем без лишней официальности, на что он, кажется, совсем не обижался. Теперь же, лежа рядом с учителем на соломе, мы переступили последнюю межу, которая нас разделяла, и вели с ним бесконечные разговоры и споры. О ходе войны Иванюк знал не больше нас, а в спорах на эту тему верх всегда оставался за Петрусем.

Наш истребительный батальон должен был ловить шпионов, диверсантов, ракетчиков и переодетых в красноармейскую форму немецких парашютистов. Вооружение на первых порах нам выдали не очень богатое: только трое бойцов имели осоавиахимовские малокалиберные винтовки и двое — милицейские наганы. Остальных вооружили учебными винтовками, у которых были срезаны ударники и высверлены большие дырки над пороховыми камерами. Имея такую винтовку, можно было сколько угодно целиться, щелкать затвором, но только не стрелять.

Но мы носа не вешали. У «Ивана в кубе» была такая же винтовка, как и у нас, и мы втроем бесстрашно патрулировали ночью на тревожных улицах местечка, возле полотна железной дороги, готовые оглушить любого диверсанта лязгом наших ржавых затворов.

Однажды ночью, когда мы были свободны от караульной службы, весь батальон подняли по боевой тревоге. К школе подъехало несколько грузовиков с потушенными фарами. Пока нам объясняли боевую задачу и рассаживали по машинам, на востоке чуть-чуть начало светать. На этот раз было настоящее боевое задание. Нам сказали, что над лесом, к западу от нашего местечка, всю ночь гудели самолеты и что имеются самые точные сведения о высадке там немецкого парашютного десанта.

Машины прогрохотали сонными улицами местечка и взяли направление в сосновый бор. Мы с Петрусем ехали ловить диверсантов в тот самый бор, где совсем недавно собирали грибы. Поэтому совсем не верилось, что в лесу, где нам был знаком каждый пенек, каждая ложбинка, могут прятаться немецкие парашютисты.

Но случилось именно неожиданное. Едва только машины въехали в лес, как дорогу метрах в тридцати от переднего грузовика перебежал человек. Раздалась команда, машины остановились, и все, кто сидел в кузовах, рассыпались цепью. Меня трясло как в лихорадке. Петрусь, лежавший в кустах рядом со мной, был тоже взволнован. Он лежал в соответствии со всеми правилами боевого устава пехоты, готовый в любое мгновение подняться и броситься навстречу врагу.

Нам приказали подняться, и, после того как мы пробежали метров двадцать, нас снова положили на землю. Так мы поднимались, бежали и ложились несколько раз. Фашисты почему-то не стреляли. Кустарник кончился. Теперь, даже лежа на земле, мы имели возможность видеть порядочный кусок леса. И на дороге и в лесу все было спокойно.

— Батальон! — вдруг раздалась громкая команда. — Приготовиться к бою!

Мы дружно залязгали затворами…

Неожиданное началось именно после этой команды. Из леса к нам бежал человек и махал белым платочком.

— Не стреляйте! — кричал он на чистом русском языке. — Мы свои!

Кто-то из тех, кто имел малокалиберную винтовку, однако не выдержал и выстрелил.

— Не стреляй, сволочь! — крикнул человек, бежавший навстречу нашей цепи. — Голову откручу…