Тоска по Лондону

Вдруг ввалились Пушкин с Жуковским, сбросили свои крылатки, поставили на цементный пол цилиндры, уселись тут чаевничать. Слушай, старина, трагически сказал АС, совесть меня гложет, я тебя обманул, но и сам обманулся, на свете счастья нет, но нет также ни покоя, ни воли, боюсь, этого вообще нет в природе. Ах, какая новость, сказал я. Кстати, не объяснишь ли, зачем пустил в себя пулю дантесовой недрогнувшей рукой? Не знаю, глупо сказал он. А я знаю. Понял, что из великого национального поэта превращаешься в подонка. Что, с ужасом спросил Жуковский. А то! Чаадаева забыли? А стишок «Туча» помните, аллегорию эту подлую? С прежними друзьями-декабристами покончено, буря пронеслась, все забыто, и вдруг — последняя туча рассеянной бури одна ты несешься по ясной лазури одна ты позоришь ликующий день одна ты наводишь нам тень на плетень… И эту гадость мы твердили в нежном детстве, на всю жизнь заучили историю твоего предательства… после всех этих восторженных «Чаадаеву», «K Чаадаеву» …Славно, братцы, славно, братцы, славно братцы-егеря, славно друга передать в руки белого царя… Жуковский, словно не слыша, сокрушенно качал головой: голубчик, да можно ли писать такое, в наше-то время, это неосторожно, это так опасно, тут уж и впрямь не мудрено прослыть сумасшедшим… Да вы меня никак с Чаадаевым путаете, Василий Андреич, разъярился я, зря, сходство у нас лишь внешнее. Он умолк, продолжая качать головой. АС глядел глазами, полными сострадания. Вы, господа хорошие, выдавил я, явились сообщить мне все эти благие вести насчет счастья, покоя и воли, здравомыслия и осторожности, но я это и без вас знаю. Как знаю и то, что все вообще утверждения — ваши, мои и девяносто девять процентов так называемых научных — вздор и чепуха на синих ножках. Просто, я люблю эти строки и буду их повторять, покуда жив, они боговдохновенны, и чхать мне на все мнения, на авторские в том числе. Ибо сделав что-то, автор не властен более над своим творением. Не исключено, что люди увидят в нем то, чего автор и в мыслях не держал. Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется. Понимаете? Не дано нам! Не уверен — сожги. Вопреки измышлениям, рукописи при высокой температуре горят не хуже танков. Не сжег — не ной. Учтите, первой заповедью скрижалей нового цикла станет: АВТОР, БУДЬ БДИТЕЛЕН! За примером недалеко ходить, сам Предвечный наш… Прости меня, Господи. И — чешите отсюда, у меня дама! Адье!

Я зашагал по жилищу и в конце каждого прохода злобно пинал половик у изголовья тахты. Анна спала, я снова встревожился и стал слушать ее дыхание. Дышала. И пахла развратно, как свежая булка. Я жестко тиснул ее нежную грудь, она, не просыпаясь, перевернулась с боку на живот, и я погасил свет.

Во сне видел такое, что предпочел бы не видеть. А поверх всех чудищ души плясала Анна в костюме вакханки, вдоль и поперек обвивала меня прохладными руками и ногами, змеино-гибкий высовывала язычок, а за ним открывалась ее рифленая розовая гортань, глубокая, как ад. Потом, чтобы уж окончательно добить, спросила: а такое видел? И, словно чулок, выпущенный из рук, опала на чресла мои нежным комочком с цветным бантом поверх. Поразительна цветовая гамма снов, в них разве лишь зеленого луча не хватает. Земля и небо рвали меня надвое, я парил в облаках, пикируя и взмывая, но рядом, по земле, — привычный сон! — трусил мой добрый пес и поглядывал на меня верными глазами. Я услышал зовущий голос жены, рванулся и — проснулся. Глаз не открыл, стремясь обратно в сон, где был голос и бежал сквозь вечность мой добрый пес.

Не вышло. Я почуял присутствие постороннего. Враждебность наполнила меня вровень с краями. Сквозь дифракционную щель едва разлепленных век проступило размытое изображение Анны. Она стояла, уже одетая, и нерешительно глядела на меня. Вспомнил ее такой, какой предстала во сне, и невольно дернулся, но она не уловила движения. Я словно видел ее мучительную борьбу с собственным телом, но не шевелился. Так продолжалось с минуту. Анна вздохнула и — вышла!

Come on, Эвент! Ты не можешь не понимать, какое это событие! Со мною считаются, мой сон берегут!

ГЛАВА 15. ОПЕРАЦИЯ «С БОРОДОЙ»

25 сентября утренним поездом прибыл в Станислав. Ехал в общем вагоне и оделся так, чтобы не отличаться от других стариков, даже шляпу гуцульскую напялил. Для перестраховки прикинулся глухим. На вокзале взял такси. В трамвае, чтобы закрутить дело, достаточно дать мне в ухо и заорать «Вор!» С такси мороки больше, надо устраивать автомобильное происшествие. На сей случай заготовлена симуляция обморока с внезапным бегством на одной из столкнувшихся машин, в суматохе ключи наверняка останутся в замках зажигания. Вариант хлипкий, но в случае провала выбор будет невелик, придется переть грудью.